Леся Украинка

Крымские отзвуки:

Импровизация (Перевод М. Комиссаровой)

 В роще далекой, меж зарослей пышных,
 Ярко граната цветы расцветают, 
 Как поцелуи на жарких устах
 Жарким другим поцелуям навстречу,
 Как поцелуи рубиновых уст... 
 Спи, мое сердце! Пусть в роще далекой
 Ярко граната цветы расцветают... 

 Северный ветер дрожит, затихающий
 Между густыми душистыми лаврами,
 Словно томительный вздох, 
 Будто бы лавры свидание тайное
 Прячут любовно от света лукавого
 В нежной прохладной листве... 
 Спи, мое сердце! Пускай между лаврами
 Северный ветер дрожит затихающий... 
 
 Вот к кипарису цветущими гроздьями
 Нежно склонилась магнолия пышная,
 Как к своему жениху нареченному. 
 В темных кудрях ее - цветики белые,
 Только они не покрыты фатой.
 Нежит любовь их, фатой не покрытая... 
 Спи, мое сердце! Магнолия пышная
 Пусть к кипарису склоняется 
 стройному. 

 Темного моря волна белопенная
 К камню прибрежному тихо ласкается,
 Нежность, любовь и сиянье 
 лучистое
 Словно в подарок приносит ему;
 Камня прибрежного облик темнеющий
 Вдруг засветился навстречу 
 возлюбленной.
 Нежность, любовь и сиянье лучистое...
 Спи, мое сердце! Пускай белопенная
 К камню волна, набегая, ласкается...

Перевод М. Комиссаровой

Отрывки из письма (Перевод Н. Браун)

 Раздумье теперь навевает мне Черное 
 море - 
 Дико, неверно оно, ни закону, ни ладу 
 не знает. 
 Все играло-шумело вчера
 При ясной, спокойной погоде, 
 Сегодня же тихо и ласково шлет к 
 берегам свои волны,
 Хоть ветер и гонит неистово тучи седые.
 Так вот всегда и лежала б я рядом с
 живою водою.
 Смотрела б, как щедро бросает она 
 жемчуга-самоцветы
 На прибрежные камни; 
 Как тени цветные от туч золотистых
 Идут, серебрясь, голубою равниной
 И вдруг исчезают; 
 Как белая пена слегка розовеет, 
 Как будто красавицы облик стыдливый;
 Как горы темнеют, покрытые белою 
 дымкой; 
 Они так спокойно стоят, - 
 Ведь их стережет колоннада немых 
 кипарисов, 
 Высоких и важных. 
 Торной дорогой крутой
 Мы поднимались на взгорья Ай-Петри.
 Вот уж проехали мимо садов 
 виноградных кудрявых,
 Что, как прекрасный ковер, все 
 подножье горы покрывают,
 Вот уже лавров, любимых поэтами,
 Пышных магнолий не видно, 
 И ни прямых кипарисов, густо обвитых 
 плющом, 
 И ни шатрами нависших платанов. 
 Только встречали мы ветви знакомые 
 белой березы,
 Яворов, темных дубов, к непогоде и к
 бурям привычных.
 Но и они уж остались далеко за нами.
 Чертополох, да полынь, да терновник
 росли у дороги. 
 Скоро их тоже не стало. 
 Мел да песок, красноватые, серые камни
 Висли над нашей дорогой, бесплодны 
 и голы, 
 Будто льдины на северном море. 
 Сухо, нигде ни былинки, все камни
 кругом задушили,
 Словно глухая тюрьма. 
 Солнце горячие стрелы на мел осыпает.
 Пылью швыряется ветер. 
 Душно... Ни капли воды.. Словно
 это дорога в Нирвану,
 Страну побеждающей смерти... 
 Но вот в высоте
 На остром, на каменном шпиле блеснуло
 вдруг что-то, как пламя, -
 Свежий, прекрасный, большой цветок
 лепестками раскрылся,
 И капли росы самоцветом блестели на 
 дне. 
 Камень пробил он собой, тот камень,
 что все победил, 
 Что задушил и дубы, 
 И терновник упрямый. 
 Этот цветок по-ученому люди зовут 
 Saxifraga, 
 Нам, поэтам, назвать бы его 
 "ломикамень" 
 И уваженье воздать ему больше, чем
 пышному лавру.

Перевод Н. Браун