Пошла Назлы въ отца. Ласкалась, хвалила его; распускалось у отца сердце, какъ благоухающая роза.
Тогда дергала Назлы отца за бороду, царапала, кусала его, и убегала въ жасминъ. Не достанетъ тамъ отецъ.
- Хи!
Скрывалъ Решеидъ отъ людей свое горе и попрежнему былъ важенъ, когда на улице ему кланялись и свои, и чужiе.
На много верстъ кругомъ знали Решеида. Отъ Демерджи до Алушты тянулись его сады, а тратилъ на себя меньше, чемъ слепой Мустафа.
Напрасно все это, Решеидъ-ага.
Умретъ богачъ, не больше останется, чемъ отъ беднаго.
Ехалъ Решеидъ изъ Алушты, продалъ хахылгана.
Если побить больного по спине и потомъ продать белаго петуха,- хахылгана, то, когда начнутъ зеленеть деревья, вся твоя болезнь перейдетъ къ другому, кому продалъ хахылгана.
Болелъ у Решеида давно животъ, теперь больше не будетъ болеть.
Шла дорога въ гору. Устали лошади бежать, усталъ Сейтаръ погонять.
- Айда, Сейтаръ, сердился Решеидъ.
Не свои были лошади, чужихъ нанялъ, нечего было жалеть.
Смотрелъ Решеидъ-ага на свой садъ, прiятно было.
Миндаль оделся листьями, другiя деревья были въ цвету.
Думалъ Решеидъ: - Кто нибудь двадцать тысячъ дастъ, опять не отдамъ.
Оглянулся назадъ. Высоко поднялись. Синее море, какъ стена стало. Красиво было смотреть. Только не подумалъ объ этомъ Решеидъ-ага, о другомъ подумалъ.
- Какъ много добра даромъ пропадаетъ. Когда кушаютъ люди, сколько сала на тазу остается...
Мяукнула у плетня кэдэ, кошка.
- Отчего кэди эти, напримеръ, нельзя есть? Ну, самъ не ъшь, гостей можно накормить. Прибавить курдюку-хорошiй пилавъ будетъ.
Прiехалъ домой, сказалъ Назлы, что думалъ по дорогъ.
Давно хотелъ ихъ наказать за то, что не продали ему леса.
- Сделаемъ. Только смотри, никому не говори.
Пропала кошка у одного, у другого. Мало ли куда могла забежать. Не удивились.
Удивились, что Решеидъ-ага гостей изъ Шумы позвалъ всехъ, кто бороду запустилъ.
- Не даромъ.
Подала Назлы пилавъ. Дымился рисъ, только немножко непрiятный запахъ былъ. Точно кошка близко ночевала.
Однако шуминцы ели, некоторые даже хвалили.
- А ты отчего самъ не ешь? угощала Назлы отца.
- Попробовалъ бы, какъ я приготовила. Отплюнулся въ сторону Решеидъ, смолчалъ. А шуминцы хвалили.
- Хорошая хозяйка у тебя дочь, охъ, хорошая, въ тебя вся пошла.
И много еще другого говорили хозяину.
Только икнулъ одинъ и показалось ему, что въ животъ у него мяукнула кошка.
Слышали другiе, подумали:
- Обрадовался человекъ, что въ гостяхъ объелся.
Однако, когда на ночь вернулись въ Шумы, не у одного, у всехъ замяукало въ животе.
Не спали всю ночь, мучились, точно кто царапалъ внутри.
А старый Асанъ чуть не умеръ.
- Да что ты, кошку что ли съелъ, сердился на него сынъ, потому что тотъ не давалъ ему спать.
И подумалъ Асанъ - не посмеялся ли въ самомъ деле надъ ними Решеидъ-ага, не накормилъ ли дрянью.
А на утро вся деревня узнала, что накормилъ Решеидъ-ага людей пилавомъ изъ кздэ.
Шли мимо два демерджинца и посмеялиеь надъ глупостью шуминцевъ.
Обрадовались, кошатины наелись. Мяу, мяу!
И стало отъ всехъ шуммицевъ после этихъ словъ пахнуть кошкой. И черезъ месяцъ, и черезъ годъ, и черезъ десять летъ, и даже теперь не прошло. Едешь мимо Шумы слышишь кошку.
Можетъ быть, что и прибавилъ; не прибавишь хорошо не разскажешь.
- Артмасы-ганиме.
Только одно правда. Если проезжаешь по шоссе мимо Шумы - не дай Богъ сказать - мяу.
Лучше молчи.
Хорошо если тебя обругаютъ, или плюнутъ, случится топоръ, и топоръ въ догонку полетитъ. А не веришь - испытай. Крикни, проезжая - мяу.