Пешком по Южному берегу

Пешком по Южному берегу

Если читатель думает, что речь будет идти о прогулке сияющим летом по прославленным курортам Южного берега с заходом в роскошный парк Алупки, примыкающие к нему живописный "Хаос" и Воронцовский дворец-музей; далее, о купании на кристально чистом пляже Мисхора в обществе бронзовой прекрасной русалки; еще далее - об увлекательных экскурсиях по окрестностям Ялты: посещение водопада Учан-Су, ущелья Уч-Кош и ознакомление с экзотическими богатствами знаменитого Никитского сада, наконец, о великолепных санаториях и домах отдыха, - то читатель глубоко ошибется! Нет нужды еще и еще раз описывать достопримечательности, давным-давно уже описанные и переописанные, с которыми любой турист может легко ознакомиться лично, попав на Южный берег Крыма. И если я, тем не менее, буду говорить о пешеходной "экскурсии" по Южному берегу, то для того лишь, чтобы показать, при сколь трудных условиях экскурсия моя была, по необходимости, совершена холодной, многоснежной зимой 1920 года, в тяжелые годы гражданской войны...

Весь предшествовавший, 1919 год отличался в Крыму теплой, влажной погодой циклонического типа, с большим изобилием атмосферных осадков; наоборот, последовавший за ним 1920 год отличался резко выраженным антициклоническим режимом: сильные холода зимой,знойное, бездождное лето. Переход от влажного режима к морозному, антициклоническому ознаменовался на Южном берегу Крыма выпадением огромных масс снега, пролежавших не тая больше двух месяцев. Этот небывалый снегопад застал меня как раз на Южном берегу, в Симеизе, куда я приехал к своей семье на зимние каникулы. Когда каникулы кончились, мне надо было возвращаться в Симферополь, в университет, где я работал доцентом и одновременно ассистентом профессора П. П. Сушкина.

В те трудные годы общественный автотранспорт еще не существовал; связь между Симферополем и курортами Южного берега поддерживалась исключительно громадными крытыми фургонами, влекомыми тройкой сильных лошадей. Конечно, и я рассчитывал попасть пассажиром на такой фургон, но снега выпало так много, что прекратилось сообщение и фургонами! Использовать свой верный велосипед я не мог по двум причинам: во-первых, я предпочел запрятать его в надежное место, после того как белогвардейская военщина объявила "мобилизацию" велосипедов, а во-вторых, потому, что велосипед еще менее приспособлен для преодоления сугробов, чем фургон или рыдван.

И вот остался один способ передвижения - наиболее древний, примитивный, но и наиболее надежный: идти пешком!

Сборы были недолги, ибо снаряжение было весьма несложно: кожаная куртка, легкий суконный плащ-накидка, рюкзак.

Но вот проблема обуви заставила меня призадуматься. Помимо летних самодельных сандалий, у меня была всего одна пара легких городских ботинок не первой молодости. Если я истопчу их по мокрому снегу, то в чем буду ходить зимой в Симферополе? Пришлось положить ботинки в рюкзак и обуться по-деревенски в "постолы", из сыромятной кожи, надеваемые на полотняную портянку. Конечно, я знал, что в случае оттепели постолы немедленно промокнут и я буду идти с мокрыми ногами.

И вот, навьючивши на себя рюкзак с небольшим количеством провизии, прикрутив к ногам сыромятными ремнями постолы, вооружившись неизменной, налитой свинцом самшитовой палкой, я тронулся в путь в послеобеденное время туманным январским днем, с расчетом дойти до Ялты в темноте и там переночевать у родственников.

Идти было не очень трудно, но и не весьма приятно: выпавший недавно снег успел уже уплотниться и утоптаться, но, так как температура была выше нуля, он был в достаточной степени мокрым, и постолы мои промокли моментально. Хотя я уже привык к зимнему аспекту Южного берега, все же несколько необычно было видеть покрытыми белой пеленой виноградники, шиферные склоны и скалы Ай-Тодора, за которыми уходило в неведомую туманную даль темное, хмурое море...

Амфитеатра ялтинских гор я не различал, так как спускался к Ялте уже в темноте.

Обогревшись, обсушившись и выспавшись у родственников, я рано пустился в дальнейший путь, так как льстил себя несбыточной мечтой следующую ночь уже ночевать в Алуште. Погода заметно изменилась: проглядывало солнце, но легкий морозец щипал за щеки и за уши. Довольно быстро поднявшись над Массандрой, я уже за Никитским садом попал в полосу, где только что выпало очень много снегу - идти стало значительно труднее, и я увязал по колени. А солнце ярко сияло на голубом небе, и блеск свежевыпавшего снега слепил глаза.

На спуске к Гурзуфу произошла неожиданная встреча: ко мне подъезжал фургон, запряженный тройкой добрых, но сильно взмыленных лошадей. Впереди фургона, в группе других пассажиров, оставивших фургон, чтобы облегчить работу измученных лошадей и одновременно несколько согреться и размяться, шел мой знакомый, ялтинский лесничий Алексей Федосеевич Скоробогатый. Я очень уважал этого рыжеусого, пожилого человека за его искреннюю любовь к крымскому лесу и всегдашнее старание сохранить его от вырубок, которые в годы гражданской войны проводились вполне стихийно и безоглядно.

Ялтинский лесничий - важная персона, не то, что доцент еле прозябающего университета; конечно, он был одет посолиднее: на нем была шуба с поднятым бобровым воротником и великолепные сапоги выше колен из бурочного материала. А через плечо у него висела фляжка с привинченным стаканчиком.

- Ба, Иван Иванович! Какими судьбами и куда?

- Да вот пробираюсь в Симферополь, в университет… А вы?

- А я из Симферополя в Ялту... ну, батенька, и навалило же снегу - еле пробились!

- Да я уж смотрю на вас и глазам не верю... ведь в Ялте все уверяли меня, что проехать невозможно и фургоны не ходят.

- Ну, это недалеко от истины. Мы пробились только благодаря тому, что там, где максимальные заносы, местное население трудится день и ночь, притом работают на совесть- ведь им тоже несладко отрезанными быть... Но как же это вы, дорогой, пешком, в одной курточке! Знаете что, вам надо подкрепиться и согреться!- И любезный лесничий, ценивший во мне союзника в борьбе за сохранение леса, отвинтил стаканчик и заставил сделать жгучий глоток коньяку.

Дальнейшие разговоры наши были прерваны возчиком фургона, который пригласил пассажиров занять места. Хотя глоток коньяку сильно поднял мое настроение, хотя идти по проложенному фургоном снегу было значительно легче, все же мне приходилось трудно, потому что мокрые ноги стали стынуть и терять чувствительность: яркое солнце, нагрев снег до точки таяния, сослужило в этом отношении плохую службу! Поэтому я был несказанно рад, добравшись до попутной деревни, зайти в придорожную кофейню.

Меня так и шибануло нагретым паром мокрой одежды, табачным духом и зловонием грязных портянок, развешанных над раскаленной докрасна печкой, вокруг которой сидело, грея босые ноги, около десятка таких же, как я, пешеходов-"постолоносцев".

- Садись, товарищ, отдыхать будем!- гостеприимно хлопнул рукой по скамейке симпатичный пожилой хозяин. Нечего делать - пришлось разуться и мне и, вытянув по направлению к печке ноги, греть пятки, пока не возвратилась чувствительность пальцев. Конечно, я спросил себе и морковного чая, запивая им взятый с собой хлеб.

Однако особенно рассиживаться мне не хотелось: до темноты оставалось еще около часа времени, и я прекрасно мог использовать его, несколько более приблизившись к цели, т. е. к Алуште. Впрочем, о том, чтобы добраться до Алушты к ночевке, нечего было и думать - настолько медленно я пробивался сквозь сугробы. Я обулся, расплатился и пошел дальше.

Было уже почти совсем темно, когда слева заблестели тусклые огни большой деревни. Впрочем, самая деревня лежала в порядочном отдалении от шоссе, при котором стояла только большая, ярко освещенная кофейня. Здесь я нашел ту же картину греющихся пешеходов, только было несколько просторнее, поэтому я без большого труда нашел себе "лежачее" место на жесткой скамье и, повесив свою обувь на просушку, сначала закусил хлебом с салом, а потом с рюкзаком под головой попытался заснуть.

Засыпал я под монотонный разговор курящих, греющихся и отхлебывающих чай людей. Удивительнее всего, что я в конце концов заснул; проснулся лишь под утро от холода: раскаленная вечером печка прогорела, и когда заснули все, не исключая кофейщика, поддерживать огонь было уже некому.

Мое пробуждение было как бы сигналом и для других - проснулся и хозяин и вскоре мог угостить нас на дорогу горячим, хотя столь же мутным и безвкусным чаем. С наслаждением надев совершенно сухую обувь, я с первыми лучами восходящего солнца пустился в дальнейший путь. "Уж теперь-то, - думал я, - Алушта от меня не уйдет!"

Только добравшись до Биюк-Ламбата^*, я смог вполне оценить грандиозность обрушившегося на Южный берег снегопада: я встретил здесь большую партию людей, энергично пробивавших лопатами колоссальный сугроб, наметенный на одном из поворотов шоссе. Миновав их, я пошел траншеей, отвесные стены которой возвышались по обе стороны дороги метра на три-четыре. Было непонятно, какими судьбами смог накануне пробиться встреченный мною фургон, вероятно лишь после того, как траншея была прорыта.

^* (Теперь Маломаячное.)

В Биюк-Ламбате мне снова пришлось отогревать ноги, но уже последний раз: снега стало заметно меньше, идти под гору было легче, и часам к четырем я уже был в Алуште, где снега было совсем мало. Здесь я нашел гостеприимный приют у смотрителя алуштинского порта.

Никак не связанный как моряк с Симферополем, он ничего не мог сказать определенного относительно состояния дороги между Алуштой и Симферополем, и я приготовился к наихудшему: если, думал я, навалило столько снегу на Южном берегу, то что же тогда делается на перевале, на высоте свыше 700 метров?

Пополнив в Алуште свои запасы провизии, я с некоторой неуверенностью пустился в дальнейший путь.

Дело, однако, обернулось гораздо более благополучно, чем я думал. Правда, мне пришлось-таки потрудиться первые восемь километров и опять погреть ноги в деревне Шума^*; однако после Шумы количество снега стало почему-то уменьшаться, и Ангарский перевал оказался еле запорошенным; идти было легко, так как под перевалом стоял небольшой бодрящий морозец. Вдруг, уже на самом перевале, позади меня застучала подвода, запряженная парой лошадей. "Стой, хозяин! - закричал я.- Куда едешь - в Симферополь? Подвезешь?" - " Садись". И вот уже я, закутавшись поверх кожаной куртки в плащ, трясусь на безрессорной подводе. Весело, сухо, хотя жестковато и холодновато!

^* (Теперь Кутузовское.)

Хозяин подводы оказался симпатичнейшим парнем из пригорода Симферополя; к вечеру он доставил меня до места.

Прибытие мое в Симферополь произвело в университете целую сенсацию, так как меня никто не ждал - как водится, слухи о южнобережном снегопаде дошли в Симферополь в сильно раздутом виде.