Большой каньон

Большой каньон

Каньонами называют глубокие ущелья с обрывистыми склонами, проточенные бурными горными реками. Мировой известностью пользуется Большой каньон реки Колорадо в штате Аризона, высота обрывов которого достигает двух километров. Описание этого каньона, считаемого американцами одним из "чудес света", можно найти в любом учебнике геологии. Много каньонов и у нас в СССР, особенно на Западном Памире и в Дагестане, например знаменитый каньон реки Сулак. При поверхностном ознакомлении Крымский каньон Устьевой речки, о котором будет идти речь, вполне заслуживает этого названия: он представляет собой глубокую узкую расселину длиной около трех километров и глубиной свыше 300 метров, причем стены его, образованные скалами серого известняка юрского возраста, местами абсолютно отвесны.

Крымский каньон долго ускользал от внимания туристов и даже ученых. В дореволюционное время организация массового туризма в Крыму в основном находилась в руках Крымско - Кавказского горного клуба и частных предпринимателей, которые отправляли из Ялты традиционные экскурсии на Ай - Петри, на водопад Учан - Су, в Козьмо - Домианский монастырь и т. д. Группы туристов совершали самостоятельные восхождения и на вершину Чатыр - Дага, проникали в Чатырдагскую и Скельскую пещеры, ночевали в средневековых руинах обрывистого Мангупа. Но нигде - ни в очерках, ни в путеводителях того времени почти не говорится о Крымском каньоне; лишь в путеводителе по Крыму Крымского общества естествоиспытателей, появившемся незадолго до первой мировой войны, сказано, что на пути встречается "...интересное горное ущелье "Каньон". Вместе с тем нельзя не признать, что каньон, конечно, был хорошо известен топографам и картографам; на официальных картах Крыма каньон нанесен вполне точно и отчетливо.

Описание каньона мы находим и в статье ялтинского ботаника И. В. Ванькова, помещенной в "Трудах Петербургского общества естествоиспытателей" (т. XXXVII, вып. 1). Ваньков побывал в каньоне пять раз в поисках редких видов папоротника, сборами которого он занимался.

Более подробные, хотя и не всегда верные сведения о каньоне можно найти в обширном труде инженера Рухлова "Источники горного Крыма". Однако эти отрывочные, разбросанные по всей книге сведения, помещенные к тому же в мало кому доступном ведомственном издании военного времени (1915), остались неизвестными большинству краеведов и туристов.

Уже в советское время пишущему эти строки выпало на долю дать подробное описание каньона и "открыть" его для туризма. Вот как это случилось.

Летом 1923 года я путешествовал по Яйле со своим другом, астрономом Симеизской обсерватории В. А. Альбицким, ныне покойным. Побывав в бывшем Юсуповском охотничьем заказнике, мы спустились и, отдохнув немного, начали подъем на высокий, давно интересовавший меня массив Бойко, на западном склоне которого раскинулось село Коккоз^*.

^* (Теперь Соколиное.)

Продвигаясь вперед, мы потеряли нужное направление и с наступлением темноты вынуждены были заночевать в крайне неудобном месте, на краю арыка. Проснувшись утром, убедились, что ночевали почти рядом с тропинкой.

Облазив массив Бойко, скалистая поверхность которого ничем не отличалась от Яйлы, форпостом которой он является, мы решили идти прямо на Ай-Петри.

- Возьмем вот на этот мыс, - сказал я, указывая на высокий утес. - До него не больше двадцати минут хода. Часа через полтора будем на Ай-Петри.

Вышло, однако, так, что на Ай-Петри мы попали лишь поздно вечером. Прошагав с полчаса, мы вдруг оказались на краю бездонной расселины, протянувшейся параллельно Яйле.

Заглянув с замиранием сердца в преградившую нам путь бездну, мы увидели, что на дне ее течет речка. Противоположный край расселины был так же абсолютно отвесен, как тот, на котором мы стояли. По прямому расстоянию до него было не больше 200 - 250 метров. Через разделяющую нас бездну со свистом проносились белобрюхие стрижи.

- Да, близок локоть, а не укусишь! - философски произнес мой спутник. - Ничего не поделаешь, надо обходить эту проклятую щель или искать переход через нее.

Мы пошли вдоль каньона по тропинке, взяв направление на Бахчисарайское шоссе. Никакого перехода мы, разумеется, не нашли и поднялись на Яйлу по сокращениям Бахчисарайского шоссе.

Придя уже поздно вечером на Ай-Петри, мы заночевали у наблюдателя метеорологической станции К. Ф. Левандовского. Конечно, мы рассказали ему о нашем открытии.

- А, значит, вы, вероятно, наткнулись на ущелье, о котором мне много рассказывал покойный Ваньков. Он бывал там несколько раз и даже пробрался по дну ущелья. Вот отчаянный человек! Я всегда говорил, что ему не сносить головы. Так и случилось! Представьте себе, он решил навестить меня зимой и, поднявшись из Ялты на Яйлу, был застигнут под вечер страшной вьюгой. Долго ли он бродил по Яйле, я не знаю, но утром, когда вьюга утихла, я нашел окоченевший труп его в сотне шагов от моего дома.

Пораженный величием виденной мною расселины каньона и крайне заинтересованный тем, что рассказал мне о каньоне К. Ф. Левандовский, я решил исследовать его поосновательней и весной следующего, 1924 года подговорил моих симферопольских друзей - ботаников Е. В. Вульфа и С. А. Дзевановского и геолога М. М. Решеткина принять участие в небольшой исследовательской экспедиции в каньон. 25 апреля 1924 года - частью по железной дороге, частью на линейке-прибыли мы в Коккозы и остановились в великолепном дворце, принадлежавшем когда-то князю Юсупову, а в описываемое время - Коккозской экскурсбазе. Прибыв на базу уже под вечер, мы остались здесь ночевать.

Я использовал вечер, чтобы расспросить о каньоне старого садовника, работавшего в дворцовом парке еще до революции. От него я узнал, что население называет каньон Аузун-Узень, или Ауз-Узень, что в переводе значит Устьевая речка, или Ротовая речка^*.

^* (В мою статью ("Землеведение", 1925 года, стр. 100) вкралась досадная опечатка. Ротовая, или, правильнее, Устьевая, речка названа там Розовой речкой (по-татарски ауз значит устье. Ср. московскую Яузу). И вот экскурсоводы, знакомые с моей статьей, но незнакомые с татарским языком, ввели это ошибочное название в обиход своих объяснений и даже, как я слышал, Пытаются осмыслить его, указывая на "розовый" якобы цвет известняков каньона. Не неся прямой вины за происшедшую забавную ошибку, я тем не менее приношу за нее извинение и прошу товарищей экскурсоводов и туристов не видеть речки Аузун-Узень в "розовом цвете" и именовать ее лучше всего Устьевой речкой. Обиднее всего то, что коренящаяся в опечатке ошибка попала и на карты Крыма - см., например, новейшую туристскую карту Крыма, изданную в 1957 году Главным управлением геодезии.)

Садовник разъяснил мне, что название "Алманчук" (правильнее Алмачук), отнесенное ботаником И. В. Ваньковым (впервые описавшим экскурсию по каньону) ко всему каньону, на самом деле относится лишь к небольшой речке, впадающей в Устьевую несколько ниже устьевого конца каньона и названной так за обилие в месте впадения диких или одичавших яблонь (алма по-татарски яблоко). По словам садовника, жители деревни хорошо знают каньон, но остерегаются ночевать или даже проходить вблизи его обрывов в ночное время.

- Наши крестьяне рассказывают, - говорил садовник, - что по ночам из расселины Ауз-Узеня доносятся дикие вопли, визги и хохот - то шайтаны справляют свои свадьбы... Конечно, все это чушь, но все же и я не стал бы ночевать на краю Ауз-Узеня, да и вам не советую... Побродите по краю ущелья, спуститесь, если хотите, вниз, но вечером обязательно возвращайтесь ночевать на нашу базу. Покойной ночи! - закончил садовник свой рассказ.

Сияющим утром 26 апреля выступили мы в путь. Целых шесть километров пришлось нам маршировать вверх по Бахчисарайскому шоссе, прежде чем мы достигли шоссейной казармы, от которой надо сворачивать влево, чтобы попасть в устье каньона. Впрочем, идти было одно наслаждение: весна удалась дружная, теплая и влажная, и фруктовые деревья, которыми славится Коккозская долина, стояли в полном цвету.

Ясное утро дышало горной прохладой. Из садов, перелесков и кустарниковых зарослей доносились мелодичные песни дроздов, малиновок, славок.

Но и, помимо этого, созерцание развертывающейся вокруг нас величественной горной панорамы доставляло нам высокое наслаждение. Славящаяся живописностью Коккозская долина, на дне которой протекает речка того же названия, с западной стороны ограничивается отвесными обрывами массива Сэдам-Кая, на котором до революции находился хорошо мне знакомый по прежним экскурсиям Юсуповский охотничий заказник, а с востока - нависающий над деревней Коккоз огромный изолированный массив Биюка^*.

^* (Так называли его коккозские жители; узеньбашские - говорили Бойко, и их название попало на карты.)

Оба эти массива - не что иное, как огромные глыбы юрского известняка, глубоко вдавшиеся в область меловых предгорий в качестве отрогов Яйлинского хребта. Массив Сэдам-Кая отделяется от Яйлы живописной, но неглубокой долиной речки Сары-Узень (желтая речка), верховье которой было известно под названием "Ущелья орлиного залета". В свою очередь массив Бойко отделен от Яйлы грандиозным каньонообразным ущельем Аузун-Узеня. Слившись при выходе из ущелья со своим визави - Сары-Узенем, Аузун-Узень получает название реки Коккозки, являющейся левым притоком Бельбека.

Место слияния этих двух речек - куда мы пришли после часа с лишним ходьбы - чрезвычайно живописный уголок, со всех сторон окруженный горами. С юга поднимается зеленая стена Яйлинского хребта, по которой смелыми серпентинами взбирается Бахчисарайское шоссе; с запада, сторожа вход в долину Сары-Узень, высится утесистая пирамида скалы Сююрк-Кая (острая скала), отколовшейся от массива Сэдам-Кай. С восточной стороны лежит вход в каньон, но он совершенно теряется в океане зелени, покрывающей склоны массива Бойко и Яйлы. Видны только вершины отдельных утесов, не дающие никакого представления о грандиозной картине, деталями которой они являются.

Река Коккозка возникает из двух своих истоков в широкой пойме, густо заросшей лещиной, ольхой, ажиной, бузиной, ивняком, среди которых высятся уцелевшие от топора вязы, дубы, грабы и даже буки. В эту пойму мы спустились с шоссе как раз напротив шоссейной казармы, где стоит километровый столб "Бахчисарай - 30 км, Ялта - 42 км", и некоторое время блуждали в лабиринте многочисленных, прорезывающих ее тропок и дорог.

Перейдя вброд речку Аузун-Узень, мы выбрались, наконец, на правильную тропу, которая, миновав большой бук, стала круто подниматься вверх довольно густым и тенистым леском. Начав подъем на высоте около 400 метров над уровнем моря, мы, поднявшись несколько десятков метров, пересекли довольно многоводный арык, отводящий в коккозские сады воду Аузун-Узеня. На высоте около 500 метров мы вышли на хорошую - верховую дорогу, ведущую из Коккоз в ущелье Аузун-Узеня. Заметив место, где у высокого береста начинается крутая тропа, поднимающаяся на правый край ущелья, мы решили сначала пройти метров 300 вправо по дороге, чтобы ознакомиться с урочищем Алмачук. Слева от нас высилисьЦкрутые утесы, поросшие крымской сосной и тиссами. Обогнув их, дорога на высоте 470 метров спустилась к самому руслу Аузун-Узеня, чтобы на другом его берегу подниматься уже по северному склону Яйлы.

Местность этого брода - урочище Алмачук - чрезвычайно живописна. С востока, у самого входа в каньон, над ней нависает величественный остроконечный утес правого его берега, названный нами "Сторожевым". Речка Аузун-Узень появляется из расщелины, заросшей непролазной чащей, и струится среди больших обточенных глыб камня; берега ее, а также промежутки между камнями, заросли исполинскими лопухами белокопытника (Petasites hybridus). Я смерил температуру воды - она оказалась равной 110С, очевидно река питается родниками, вытекающими прямо из-под скалы.

С лесистого склона Яйлы спускается другая студеная речушка - Алмачук, впадающая в Аузун-Узень в месте брода, в результате чего образуется небольшая пойма, во всяком случае ровная площадка, местами густо поросшая лещиной, кизилем, а повыше и яблоней, откуда, как уже указано, и произошло название Алмачук - яблочное урочище. Этот уголок проникнут каким-то особым очарованием: кажется, что Аузун-Узень как бы отдыхает, вырвавшись на время из тесных объятий ущелья,- отдыхает, чтобы, получив подкрепление со стороны Алмачука, снова ринуться в последнюю теснину, образованную нависающими справа и слева невысокими скалами.

Отдыхающая река и все урочище, затерянное в недрах гор, манили нас к отдыху под сенью густых кустов кизиля, под мелодичный звон двух горных потоков, в которых весело играла шустрая форель. Однако нам, едва только начавшим подъем по каньону, отдыхать не приходилось- предстояло еще подняться на солидную высоту, про которую напоминал нависший над нами высокий Сторожевой утес. Передохнув немного и напившись студеной воды горной речки, мы быстро вернулись по дороге обратно и, дойдя до упомянутого высокого береста, начали крутой, но в сущности нетрудный подъем по тропе, вверх по склону. Поднявшись метров на 100 над уровнем Алмачукского брода, мы почти выбрались на правый берег каньона, и тропа с небольшим лишь подъемом пошла параллельно этому берегу. Пересекши легкой петлей довольно большой овраг, тропа стала подниматься по левому его склону, местами сильно заболоченному и глинистому. Скоро по левую руку мы увидели группу густолиственных буков, в тени которых у корыта вытекал родник; высоту его над уровнем моря я определил в 650 метров. Впоследствии я узнал, что называется он Джевизлик (Ореховый) от слова джевиз - грецкий орех.

Полюбовавшись красивым местечком, мы продолжили свой трудный подъем, выбирая правые тропинки, и, наконец, окончательно выбрались на возвышенный правый берег каньона, простирающийся довольно ровным плато, наклоненным к северу. Сторожевой пик оказался несколько спереди и справа от тропы и, потеряв всю свою величественность, имел вид несколько приподнятой площадки правого берега. Настало, наконец, время бросить с него взгляд в глубину ущелья! Добраться до него было нетрудно, так как после незадолго до этого произведенной сплошной рубки леса оба берега каньона еще не успели до такой степени зарасти непролазным молодняком, который в наши дни даже не позволяет вовремя заметить с дороги Сторожевой утес.

Наконец, мы на краю Сторожевого утеса, у края головокружительной бездны! Вид, развернувшийся перед нами

Каньон. Вид на Сосновый утес

сторицей вознаградил нас за все труды подъема - как уже понесенные, так и предстоящие. Справа, на запад, расстилалось необъятное море зелени, подкатывающееся под самое основание утеса; прямо под нашими ногами бурой лентой извивался Аузун-Узень, шум которого смутно доносился из бездны. Изумрудный скат противоположного берега каньона опускается гораздо ниже Сторожевого утеса и вдруг обрывается 300-метровым отвесом, отделенным от нас расстоянием не более 250 метров. Каньон Аузун-Узеня явился перед нами в виде страшной расселины между двумя стенами серого мраморовидного известняка, на дне которой извивалась речка, в этом месте еще обрамленная густыми бордюрами зелени, исчезающей, однако, вверх по каньону.

Мы могли убедиться, что склон противоположного, левого берега был абсолютно отвесен и поэтому, естественно, лишен растительности; но на уступах правого берега, на котором мы стояли, непостижимым образом мостились довольно крупные крымские сосны. На левом берегу внимание наше обратил на себя выдающийся утес, увенчанный шапкой зелени, среди которой четко выделялись зонтикообразно распластанные силуэты крымских сосен - мы назвали его Сосновым утесом.

Обратив взгляд вверх по ущелью, мы увидели, что вдоль по правому его берегу, вытянутые в ряд, выстроились пять выдающихся утесов, но все они казались ниже Сторожевого утеса, первого в их ряду. Мы стояли как зачарованные, стараясь охватить взором и запечатлеть в памяти детали грандиозной панорамы. Торжественная тишина нарушалась лишь глухим гулом потока, доносившимся из бездны, да резким свистом белобрюхих стрижей (Cypselus melba), носившихся по каньону. Иногда мелькал острокрылый силуэт их злейшего врага-маленького сокола-чеглока - да черной тенью проносился ворон...

Теснина каньона

Освоившись с потрясающим впечатлением вида Сторожевого утеса, мы снова спустились на тропу и пошли дальше, держась довольно близко от края ущелья, так что посещение всех остальных мысов правого берега не представило труда. Далее дорога пошла почти горизонтально, с легким подъемом; она опять вступила в густой лес, скрывающий край ущелья, и в просветы между деревьями был виден лишь лес на противоположном берегу - о существовании же в нескольких десятках шагов от дороги гигантской расселины путник мог и не подозревать; но стоило ему лишь несколько сойти с дороги, и столь близкий на первый взгляд лес оказывался отделенным чудовищной щелью, рассекшей каменную грудь гор и возникшей как бы от удара исполинского меча.

Но вот прохладный сумрак леса, в котором так приятно идти, внезапно сменился культурным ландшафтом пологой котловины, зажатой между склонами Бойко, двугорбой горы Куш-Кая (Птичья скала), замыкавшей восточный горизонт, и Сутюра, высящегося уже на противоположном берегу каньона. Показались огороженные плетнями чаиры^* и глиняные, крытые черепицей стены нескольких хибарок.

^* (Чаиры - огороженные плетнем сенокосные площадки)

Подойдя к одной из них, мы встретили молодого хуторянина в жилетке и барашковой шапке, который объяснил нам, что мы пришли в выселки деревни Кучук-Узеньбаш^*, лежащей за двугорбым хребтом Куш-Кая. Летом он и. его семья пасут на Бойко скот, отправляя вьюком добываемые молочные продукты в Ялту; зимой, когда здесь наметает снега свыше двух метров, они возвращаются в свое село. У Асана - так звали нашего нового знакомца - мы получили молоко, превосходный катык (кислое молоко) и даже хлеб. Он оказался весьма осведомленным, толковым и разговорчивым малым и дал нам ценные разъяснения, касающиеся окружающей местности. Все названия отдельных скал, хребтов, ущелий, оврагов и источников, приводимые мною дальше, я узнал от Асана.

^* (Теперь Ключевое.)

Плотно закусив и отдохнув, мы приступили к осмотру окружающей местности. Усадьба была расположена на одном из наиболее выигрышных панорамных пунктов каньона - на утесе Пятом (высота 840 метров), с которого мы могли составить себе о каньоне превосходное представление, так как он был виден во всю свою двухкилометровую (считая отсюда) длину. Далеко на западе он замыкается зеленой стеной лесистого урочища Большой Балбуган, соединяющего Сэдам-Каю с Яйлой. Из зелени этого хребта резко выступают поставленные почти на голову слои юрского известняка, образующие высокую вершину Сары-Кая (желтая скала), которая нависает над Ущельем орлиного залета.

На дне каньона

Мы могли отчетливо убедиться в том, что ущелье речки Сары-Узень, текущей с запада на восток, геоморфологически является прямым продолжением каньона речки Аузун-Узень, текущей в противоположном направлении. Равным образом, трехгранный утес Сююрк-Кая, отколовшийся от массива Сэдам-Кая, стоит в одном ряду с утесами правого берега каньона, начинающегося утесом Сторожевым и кончающегося Пятым, на котором стояли мы.

Рельефно выступала также перед нами необычайная извилистость русла реки, происходящая оттого, что от стен каньона отходят огромные контрфорсы, похожие на шпангоуты какого-то строящегося сверхкорабля; каждому шпангоуту правого берега соответствует выемка левого и наоборот. Все выдающиеся мысы и утесы каньона - не что иное, как острые вершины этих шпангоутов или ребер, страшно обрывистых, но тем не менее местами дающих приют неприхотливым крымским соснам, которые ухитряются укореняться в их расщелинах. Течение реки, и без того сильно сжатое благодаря крайней узости каньона,еще более затрудняется тем, что ей приходится описывать крутые серпентины, извиваясь между этими ребрами.

Жуткое впечатление производит взгляд, брошенный с вершины утеса Пятого вниз, в глубину каньона! Последний в этом месте наиболее узок и на дне его стены отстоят друг от друга на расстоянии каких-нибудь полутора метров. Берега речки фактически отсутствуют, равно как и всякая растительность. Ложе реки в этом месте не более как узкая ванна, выдолбленная яростью потока в известняке.

Оба последних мыса, Четвертый и Пятый, разделены промежутком каких-нибудь 250 метров. Мыс Четвертый, если смотреть на него с Пятого, представляется в виде гигантского ступенчатого ребра, поднимающегося из глубины; верхняя ступень его сложена из явственных слоев красноватого известняка, несколько наклоненных к северу. На его буро-красной разлинованной стене зияет глубокая черная дыра - пещера Туар-Хоба (Скотская пещера), к которой по карнизу скалистого обрыва ведет довольно удобная, хотя и несколько жуткая от близкого соседства бездны тропинка. По этой тропе мы быстро добрались до заросшей чахлым лесом и кустарником площадки, на которую выходит широкий раструб пещеры или, вернее, грота. По словам Асана, в жаркий полдень или ненастье в пещеру эту иногда прячется скот, откуда и ее название. Зайдя в пещеру, мы убедились, что она быстро суживается в глубину, имея характер как бы каменного мешка эолового происхождения, т. е. выдутого в известняке ветрами.

В верховье каньона

Не задерживаясь в пещере, мы отправились осматривать самые верховья каньона. Каньон, имея в общем направление с западо-юго-запада на востоко-северо-восток, в своем верховье вилообразно разветвляется; правый его развилок Асан назвал Йохаган-Су (отсутствующая вода), а левый, подходящий к нему почти под прямым углом, постепенно

переходит в обширную котловину Куру-Узень (сухая речка), врезывающуюся в Ай-Петринскую яйлу^*. Оба развилка разделены крутым и утесистым мысом, который Асан назвал Трапис (вероятно от греческого трапеза - стол); мыс этот скорее похож на форштевень исполинского корабля.

^* (Инженер Рухлов называет Куру-Узенем весь каньон, что совершенно неверно, ибо воды в каньоне достаточно)

Вход в пещеру Туар-Хоба

Хорошей тропой, проходящей мимо двух каптированных родников, мы пересекли довольно глубокую балку Йохаган-Су, по дну которой струился ручеек тепловатой воды, в жаркое лето пересыхающий. Несколько ниже балка эта приобретает характер обрывистого ущелья, по которому при наличии некоторых акробатических навыков, можно спуститься в главное русло каньона.

Покинув балку Йохаган-Су и пройдя несколько сот шагов широкой луговиной, мы круто свернули с Узеньбашской тропы вправо, и стали подыматься лесной тропой на перевал мыса Трапис. Подъем, впрочем, был невелик - не больше 40 метров. Дойдя до высшей точки перевала, мы опять свернули вправо и пошли вдоль плетня, огораживающего чаир, до самой оконечности выдающегося "форштевня" мыса Трапис (высота 800 метров). Вид, открывшийся отсюда, просто ошеломил нас своей грандиозностью - в этом отношении мыс Трапис даже превосходит мыс Пятый! Все чудовищное ложе каньона, перерезанное циклопическими ребрами, лежало перед нами. Особенно хорошо было видно дно Куру-Узеньского развилка верховьев, над которым высится мыс Трапис; в просвете густой зелени можно было даже разглядеть много "эворзионных" исполиновых котлов, т. е. углублений, высверленных потоком. Несомненно, наряду с утесами Сторожевым, Пятым и Сосновым, Трапис принадлежит к числу наиболее важных панорамных пунктов каньона.

В пещере Туар-Хоба

Однако нам надо было, наконец, ознакомиться вблизи и с дном его, которое мы уже столько раз разглядывали сверху! Для этого мы вернулись к той перевальной тропе, которую оставили, дойдя до чаира. Тропа эта круто спускалась вниз по корявому леску и вскоре приобрела характер хорошей верховой дороги. Идя по ней, мы быстро спустились до дна Куру-Узеньского развилка и убедились, что тропа переходит на левый его берег. Отсчет анероида показал высоту 670 метров. Итак, покинув дно каньона у Алмачукского брода на высоте 470 метров, мы снова спустились на него 200 метрами выше у Куру-Узеньского брода, что при общей длине каньона около трех километров дает среднее падение русла ¹/₁₅.

Исполинов котел

Вступив в русло Куру-Узеньского развилка, мы стали по нему спускаться, но местами это затруднялось тем, что по руслу текла вода - очень теплая (19° С) и несвежая на вкус. Но в общем первые несколько сот шагов пути не представляли ничего страшного: стены ущелья были еще настолько пологи, что были покрыты роскошной растительностью- мхами, папоротниками, плющом, темной зеленью тисса. Именно здесь ботаник Ваньков находил редкий в Крыму папоротник Phyllitis scolopendriun. Наши ботаники были обрадованы, увидев среди папоротников изящные цветки "венерина башмачка" (Cypripediumcalceolus). "По-видимому, здесь, в этой расщелине, растительность запаздывает в своем развитии по меньшей мере на месяц, - решил Е. В. Вульф. - Смотрите, сейчас уже 26 апреля, а все еще цветут ландыш и белокопытник, который в предгорьях, вообще говоря, отцветает в начале апреля".

Местами ущелье несколько расширялось - тогда на его берегах пышно разрасталась кустарниковая и даже мелкая древесная поросль, из которых звучала громогласная песня крошечного крапивника, но через несколько сот шагов пути стены каньона начинают нависать все грознее и грознее, а русло загромождается исполинскими, обточенными водой глыбами, образующими головоломные катаракты и даже лестницы. Глубокие эрозионные котлы, высверленные водой в каменном ложе потока при помощи круглых каменных ядер, частью были наполнены никогда не высыхающей, бурой от перегноя водой, по поверхности которой сновали быстрые, как ртуть, жучки-вертячки (Gyrinidae).

Все отвеснее нависает с правой стороны вертикальная стена мыса Трапис, все темнее и темнее становится в ущелье: от неба остается видимой лишь узкая голубая полоска. На дне каньона все чаще встречается свежий щебень от глыб, низвергнувшихся с вертикальных стен и разбившихся вдребезги. Вполне реальна была опасность получить такой "гостинец" на голову. Мы подошли к самой страшной теснине, где главный, Куру-Узеньский развилок изменяет свое направление, поворачивая на западо-юго-запад; анероид показал высоту 540 метров. Именно эту теснину мы наблюдали сверху. "Ну, что ж - спустились на 130 метров и довольно, - сказал Е. В. Вульф, - идти дальше у нас нет времени, надо подумать об обратном пути, а у меня, к тому же, нет ни малейшего желания сломать себе шею в каньоне".

И хотя мне с М. М. Решеткиным и С. А. Дзевановским очень хотелось спуститься по каньону до самого Алмачукского брода - пришлось покориться просьбе уставшего товарища. Мы перевалили в обратном направлении мыс Трапис и к вечеру тем же путем вернулись на Коккозскую базу - усталые, но более чем удовлетворенные виденным.

- Да, хороший подарок вы, Иван Иванович, преподнесли крымским краеведам и туристам, - резюмировал свои впечатления Е. В. Вульф,- надо только вам опубликовать о каньоне какую-нибудь статью или брошюру, чтобы о нем узнало побольше народа.

- Кстати сказать, это вовсе не каньон, ибо каньонами в Испанской Америке называют ущелья, проточенные водой, а ущелье Аузун-Узень просто сбросовая расселина,- авторитетно признал М. М. Решеткин, совсем недавно сдавший экзамен по динамической геологии профессору В. А. Обручеву.- Я внимательно рассматривал обрывы каньона и нашел, что слои одинакового петрографического состава залегают на противоположных берегах на разной высоте. Значит - сброс!

- Все это так, - возразил я педантически настроенному молодому геологу. - Но мы же видели, как здорово вода доработала образование русла Аузун-Узеня. А потом ведь для туриста все равно - сбросовая ли расщелина или эрозионная. В крымском масштабе Каньон Аузун-Узень- все равно, что Большой каньон Колорадо для Америки.

О нашем обратном пути я скажу только то, что, спустившись, как обычно, правым берегом каньона, и выйдя к казарме на Бахчисарайском шоссе, мы расстались: спутники мои вернулись на экскурс-базу, а я пошел по тропе, проходящей чудным буковым лесом по склону Ущелья орлиного залета, т. е. по долине реки Сары-Су. Поднявшись на Яйлу, вернее - на лесистое урочище Балбуган, я увидел изящный "Чайный домик", еще существовавший в 1924 году^*. Пройдя несколько километров влево по Балбуганскому шоссе, я миновал молочную ферму и, взяв направление прямо на юг, пересек унылую и каменистую Яйлу, имеющую здесь ширину около пяти километров, беря ориентиром характерный силуэт утеса Ат-Баш (лошадиная голова), нависающего над Симеизом. Миновав далее урочище Беш-Текне (Пять Корыт), я перевалил Ат-Башский перевал и еще задолго до наступления вечера был в Симеизе.

^* (После нашествия гитлеровцев от домика этого осталась куча мусора. "Чайным домиком" сейчас называется казарма лесника, выстроенная поблизости.)

Именно этим маршрутом (Ат-Баш-Беш-Текне - ферма - Чайный домик - шоссейная казарма) я обычно попадаю в каньон, живя в Симеизе. А ночевку в Туар-Хобе, на краю головокружительного обрыва, но в полной безопасности от дождя и ночного холода, я горячо рекомендую всем туристам, не чуждым романтики...

Побывав в 1924 году в каньоне дважды и составив себе известное представление о спуске по его руслу, я, тем не менее, не мог говорить, что изучил его полностью, так как не прошел его "насквозь", как покойный ботаник Ваньков.

Обзорная карта Крыма

По счастью, повод к такому прохождению появился уже в следующем, 1925 году. Весной этого года ко мне в Симферополь явился Ф. Ф. Шиллингер, которого я знал по работе в Отделе охраны природы Главнауки РСФСР. Это был тучный рыжеусый человек лет 55 - лесовод по профессии, охотник, фотограф, страстный любитель природы и большой фантазер.

- Ваши рассказы о Крымском каньоне, Иван Иванович, настолько всполошили нас в Москве, что я решил не только ознакомиться с каньоном лично, но и запечатлеть его красоты на кинопленке. ВУФКУ снабдила меня для этого киноаппаратом.

Схема Большого каньона его окрестностей

От лица московских любителей природы усердно прошу вас, Иван Иванович, показать нам каньон и руководить нашей небольшой киноэкспедицией. Вместе со мной приехала моя шестнадцатилетняя дочь Ада, и к нам хочет присоединиться местный краевед Сергей Иванович Забнин - знаете ли вы его?

Конечно, я хорошо знал Сергея Ивановича! Это ведь он, скромный симферопольский учитель, первый начал раскопки крымских пещер, которые потом с таким успехом продолжали профессиональные ученые - Н. Л. Эрнст и Г. А. Бонч-Осмоловский, обнаружившие в крымских пещерах богатую фауну четвертичного возраста и даже останки человека.

Я ответил согласием, и отправление "экспедиции" было назначено на следующий же день. После полудня мы прибыли на Коккозскую турбазу, и Ф. Ф. Шиллингер стал подыскивать носильщиков, которым предстояло тащить его тяжелое фото - и киноснаряжение. Утром на следующий день мы подъехали на линейке к шоссейной казарме, где нас уже ждали три носильщика.

Я не стану описывать нашего пути до Туар-Хоба, во время которого Шиллингер добросовестно запечатлевал на пленке все достойное внимания. Отдохнув в Туар-Хобе, мы перевалили знакомой уже мне тропой мыс Трапис, начали трудное нисхождение по каньону.

Глубокое впечатление произвела на нас всех страшная теснина, в которую мы вступили, подойдя под отвес Пятого мыса: русло каньона было здесь так стеснено отвесными скалами, что, расставив широко руки, можно было касаться этих скал концами пальцев. Шиллингер пытался запечатлеть эти теснины на кинопленке, начиная съемку с горизонтального положения аппарата и постепенно доведя его до вертикального - направляя объектив аппарата прямо ввысь, где сияла синяя полоска неба. Но наибольшие трудности ждали нас примерно посередине каньона - там, где каменистое русло его образует огромный каменный порог высотой метра в три: здесь как нельзя более пригодились длинные веревки, предусмотрительно взятые нами. Мы спускались по откосу порога, держась за веревки, перекинутые через какой-нибудь выступ скалы, а когда пришла очередь Шиллингера, то спустившиеся заранее босоногие проводники просто принимали его внизу на руки, в то время как мы спускали его сверху на веревке. Немало затруднений представили нам и каменные ванны, выдолбленные в русле каньона потоком и полные кристально чистой водой. Их приходилось или обходить, или просто переходить вброд. Мучения наши кончились, когда мы, опять при помощи веревок, одолели последний катаракт русла, где эффектный каскад ниспадает в особенно большую ванну, где даже можно было выкупаться. Наконец, миновав то место, где русло образует крутую излучину, в конце которой в качестве главного и постоянного истока речки из-под скалы выбивается холодная, как лед, вода, мы выбрались на правый берег каньона и пошли по узкой тропинке, которая в конце концов привела нас к Алмачукскому броду.

Через несколько месяцев фильм "По большому Каньону Крыма" показывали в хронике в большинстве кинотеатров Союза. Удался он на славу: не будучи специалистом-кинооператором, Ф. Ф. Шиллингер тем не менее удачно показал в своем фильме все наиболее грандиозные и выигрышные панорамы каньона, а также характерные моменты нашей экспедиции: прибытие в пещеру Туар-Хоба, трудные спуски при помощи веревок и т. д. К сожалению, превосходный кинофильм Ф. Ф. Шиллингера очень скоро бесследно погиб и больше "не существует в природе", так как оригинал его сгорел в Харькове при пожаре фабрики ВУФКУ! Будем, однако, надеяться, что когда-нибудь появится новый фильм о каньоне-на этот раз, разумеется, цветной! Каньон этого заслуживает!

Во время своих последующих посещений каньона я неоднократно имел возможность ознакомиться и с его левым берегом, который тоже заслуживает внимания. Попасть на него очень просто с уже известного нам Куру-Узеньского брода. Подъем идет сильно вырубленным буковым лесом и очень нетруден, так как тропа хорошо разработана. На подъеме встречается родник, правда, к концу лета иногда пересыхающий. Немного далее надо свернуть вправо с уже известной нам тропинки, ведущей на Ай-Петри мимо утеса Кизил-Кая. На край левого берега тропинка взбирается на высоте 763 метра и идет очень близко от обрыва. Вскоре она приобретает характер ровной, широкой, хотя и сильно заросшей уже в описываемые годы аллеи, проходящей густыми молодняками. По ней надо пройти с полкилометра, а затем взять вправо и лесом, без дороги, спуститься к краю ущелья на Сосновый утес, лежащий приблизительно визави утеса Второго правого берега. На вершине утеса есть ровная площадка, весьма пригодная для привалов и даже ночевки.

Сосновый утес тоже является одним из наиболее выигрышных панорамных пунктов каньона. Высота его - около 790 метров, следовательно он, как, впрочем, и весь обрыв левого берега, несколько ниже утесов правого берега, что является немаловажным обстоятельством, укрепляющим наше убеждение в том, что каньон - это гигантская сбросовая расселина, в образовании которого эрозионная сила воды играла подчиненную роль.

Вправо от утеса Второго тянется "разлинованная" красная стена Туар-Хобинских утесов; высокий Сторожевой пик высится влево. Расстояние до противоположного берега - не более 250 шагов. Если, придерживаясь за кустарники, подползти к самому краю обрыва, на котором растет несколько корявых распластанных сосен, издалека отмечающих описываемый утес, то дно каньона оказывается на головокружительной глубине прямо под головой наблюдателя, по линии абсолютного отвеса. Брошенный камень летит вниз 8 секунд - значит, до дна каньона около 320 метров. Подобного эксперимента нельзя проделать ни с одного из прочих утесов каньона.

Я никогда не забуду впечатления, которое произвел на меня Сосновый утес, когда я попал на него в начале мая, по пути из Симеиза в Симферополь, через Ай-Петри и Бахчисарай. Я так полюбил каньон, что даже свои деловые маршруты приноравливал так, чтобы по пути завернуть в каньон. Весь лес блистал молодой свежестью только что распустившейся листвы; лужайки пестрели весенними цветами - примулами, пионами. Воздух был насыщен мелодичным кукованием кукушек, которое неслось положительно отовсюду - вещуньи слетелись для истребления гусениц непарного шелкопряда, размножившегося в огромном количестве и уже начавшего объедать свежую зелень лесов северного склона Яйлы. Резким контрастом с окружающим меня праздником весны был вид мрачно зияющей щели, глубоко рассекшей земную грудь гор. На дне каньона, откуда доносился грохот весеннего потока, деревья еще не распустились - тем резче выделялась темная похоронная зелень тиссов, местами совершенно скрывавших русло...

Итак, к концу 20-х годов я в общих чертах закончил свое ознакомление с каньоном, посетив его неоднократно - ив одиночку, и с большими компаниями друзей, которых я приводил переночевать в пещере Туар-Хоба. Постепенно каньон стал приобретать популярность и среди широких кругов туристов. Все чаще и чаще приходилось встречать в каньоне группы экскурсантов. В 30-х годах экскурсия в каньон уже была включена в план Коккозской туристской базы.

После войны я посетил каньон вновь лишь в 1951 году в компании со своим сыном и одним знакомым. Перевалив Яйлу Ат-Башским перевалом, мы вместо кокетливого Чайного домика нашли лишь груду мусора. Дойдя обычными тропами до Алмачукского брода, мы первоначально хотели переночевать в пещере Туар-Хоба, поднявшись прямо от брода хорошо мне известной незначительной тропинкой до родника Джевизлик. Увы! это оказалось невозможным- настолько тропинка заросла за истекшие 11 лет! Тогда мы решили пройти каньон по руслу и добраться до Туар-Хоба через Куру-Узеньский брод и мыс Трапис. И вот начался трудный путь по руслу, что дало мне возможность ознакомиться с ним более детально, чем я это мог сделать во время спуска с киноэкспедицией Ф. Ф. Шиллингера. Дойдя до крутого заворота каньона к северо-западу, я измерил температуру главного истока Аузун-Узеня, мощного источника Пания, бьющего из-под нависающей скалы, - она оказалась равной 11°С. После обратного поворота русла к северо-востоку мы миновали довольно длинный участок, где русло идет по голым известнякам; в них сила потока выдолбила большие ванны, наполненные местами чистой, хотя и теплой водой, в которых приятно было выкупаться. Трудности подъема начались после того, как мы миновали водоем Караголь с ниспадающим в него каскадом.

Вершиной наших акробатических упражнений было преодоление катаракта, с которого мы четверть века тому назад спускали на веревке тучного кинооператора. Веревок у нас, правда, на сей раз не было, но их заменили гибкие прутья орешника, которые мой сын как лучший среди нас акробат протягивал нам, взобравшись босиком на огромную глыбу катаракта.

Дальше пошло уже легче, но я не рассчитал того, что в мрачной теснине каньона темнеет значительно раньше, чем на вольном воздухе! Как будто мы, миновав наиболее узкое место каньона, уже подошли к Куру-Узеньскому броду, а я никак не мог обнаружить торной тропы через мыс Трапис. Неужели и она заросла? "Ну, ничего, найдем ее, когда солнце взойдет, - сказал я, - а сейчас, нечего делать, надо ночевать здесь - все равно не добраться в Туар-Хоба в полной тьме, по заросшей тропинке, даже если бы мы ее и нашли".

Вернувшись несколько вспять, мы избрали для ночевки один из боковых гротов, вымытых водой. Найти дров для костра и воды для чайника не составило никакого труда; мы согрелись чаем и как будто с комфортом устроились на ночевку. Правда, мы крепко заснули, но, вероятно, около полуночи проснулись от пронизывающего, поистине могильного холода! Очевидно, воздух, охлаждающийся ночью на склонах обширной Куру-Узеньской балки, устремлялся в русло каньона и стекал по нему тяжелым ледяным потоком. Несколько раз за ночь пришлось мне, вооружившись карманным электрическим фонариком, совершать лесозаготовительные экскурсии вниз и вверх по каньону. Никому - ни другу, ни недругу - не посоветую я ночевать в русле каньона даже в хорошую погоду жарким летом.

Но вот ночь миновала; напившись чаю, мы снова начали искать тропинку и как будто нашли ее подобие. Однако, поднимаясь по ней, я очень скоро убедился, что это не знакомая мне перевальная тропа! Вместо того чтобы круто подниматься вверх и влево, она плавными изгибами шла по склону, уводя нас не к северо-западу, а к северо-востоку. "Послушайте, да ведь мы гору Куш-Кая огибаем!" - воскликнул я, наконец.

Действительно, так оно и оказалось. Тропинка повернула к югу, вскоре приведя нас к подъему на Трапис со стороны утеса Пятого. Итак, мы полностью обогнули двугорбую гору Куш-Кая!..

Обратный путь мы совершили, добравшись до шоссе и поднявшись на Ай-Петри с попутной машиной. Ведь с развитием после войны автотранспорта подъехать к шоссейной казарме у входа в каньон и уехать в любом направлении не составляет никакого труда.

В послевоенное время я дважды приводил в Туар-Хобу и до Каскадного водоема даже экскурсии студентов. Во время одной из них, правда без меня, мои студенты обнаружили и сфотографировали под крутым отвесом правого берега совсем еще свежий скелет разбившегося вдребезги оленя.

Один из рогов оленя был сломан. Очевидно, бедное животное, преследуемое собаками браконьеров, в паническом ужасе с разбега рухнуло в разверзшуюся под ним пропасть. Сила падения была такова, что кишки разбившегося животного брызнули во все стороны, как при разрыве бомбы, и остатки их студенты могли еще видеть на сучьях окрестных деревьев и прилипшими к стенам каньона.

Все более и более налаживалась из года в год жизнь в освобожденном Крыму. Воскресла к новой жизни и экскурсионная база в Соколином, которая опять включила в свои планы посещение каньона.

Немалым подспорьем для туристов явилась выпущенная в 1954 году Крымиздатом моя брошюрка "Большой каньон Крыма".

К сожалению, как и перед войной, большинство экскурсий - как плановых, так и "диких" - совершается лишь по руслу каньона, обычно до водоема Кара-Голь - взбираться на откос правого берега и экскурсоводы и отдельные экскурсанты не дают себе труда. Однако составить удовлетворительное представление о каньоне немыслимо, не посетив хотя бы одного из панорамных пунктов правого или левого берега! Ведь невозможно правильно оценить высоту колокольни или небоскреба, стоя у их основания и задрав голову кверху! Для этого совершенно необходимо подняться на них и бросить взгляд сверху.