В санатории "Маяк"

На темном вулканическом утесе высится замок. Светлый, нарядный, он похож на подбоченившегося бравого молодца, выскочившего на видное место и весело поглядывающего на мир. Буйная вечнозеленая растительность огромного парка окружила его со всех сторон, забралась даже на стены: светлая мозаика листьев плюща сменяется по углам темно-зеленой листвой и красными трубчатыми цветами текомы.

За утесом разлилось необъятное море. Только ритмичная зыбь, солнечная дорожка да немногочисленные скалы-островки разнообразят его зеркальную гладь. Камни на пляже кажутся покрытыми черным лаком, их хорошо оттеняет кружево пены, вздымающейся на гребнях прибоя. Чайки стремительно рассекают воздух, а водную поверхность нет-нет да и прорежут черные плавники дельфина или серебристое тело кефали, виртуозно прыгающей кверху. Все дышит привольем и радостью.

У окна одной из палат сидит человек. Поседевшие волосы никак не вяжутся с молодым, еще взглядом, и только сетка морщин предательски выдает его возраст. Одет он в просторную пижаму, на ногах - войлочные туфли.

Больной любуется видом недолго: какая-то беспокойная мысль отрывает его от созерцания природных красот. Владимир Васильевич снова думает о "следопытах", которых только вчера проводил в подземное путешествие.

"Они увидят то, что, к сожалению, не видел я, не видел никто".

Последнее наполняет старого учителя чувством гордости: именно его ученикам суждено стать разведчиками сокровенных недр в Красных пещерах. Еще вчера они сидели вот здесь, и он давал им свои наказы.

"Не слишком ли я надоедаю советами? Ведь самые разительные случаи из жизни других часто не так убедительны, как простенькие, но из собственной... Да, на ошибках мы учимся. Такое знание более прочно. Это уже не песок из крупиц чужих мнений, а монолит выстраданных тобою взглядов, фундамент всей твоей жизни... Теперь ты выступаешь в роли "наставника молодежи". Но вспомни, как сам отвергал наставления старших и старался все делать по-своему. Таков закон жизни, как он ни горек уходящим в отставку: на ниве старого новое всегда зеленеет по-новому".

Неожиданно размышления Колесниченко прерываются. Дверь распахивается, и в комнату входят двое. Один из них - низенький, кругленький, с сияющей физиономией и добродушной улыбкой. Одет он щегольски: в шелковую рубашку и брюки из какого-то шелковистого материала, на ногах туфли с острыми носками, на голове - модная шляпа. Темные, овальные, как маслины, глаза, смуглый цвет кожи, черные волосы и резко выступающий нос выдают его южное происхождение. Второй - полная противоположность первому: высокий блондин, худой, жилистый, с накрепко сжатыми губами и непроницаемыми глазами человека, умеющего скрывать свои мысли. Одет он более чем скромно. Слова цедит редко, с остановками, и каждое слово - весомо:

- Проснулись? Здравствуйте еще раз!

- Здравствуй, здравствуй, джан, - затараторил первый, словно боясь, что ему не дадут высказаться. - Снова сидишь в палата? Ай, как нехорошо! За тобой пришли, гулять нада, дышать нада. Правда, Петров?

- Ваган! Нельзя же так болтать, без остановки. Лучше бы помолчал.

- Не могу молчать, не могу. У нас в Армении все шумит: воздух шумит, вода шумит, лес шумит, человек шумит, - такой мы народ. Разве плохо?

- Эх! Тебя не переговоришь... Так как, Владимир Васильевич? Присоединяетесь? Ноги болят? Жаль. Ну, не будем мешать... Идем, Ваган, "гулять нада, дышать нада"! - передразнивает Петров и выталкивает за дверь сопротивляющегося друга. Колесниченко улыбается.

"Напишу-ка ребятам письмо в Краснопещерскую, как мы условились. Ведь сегодня только разведка, настоящий штурм подземелий начнется через день. Письмо успеет".

Колесниченко медленно переходит комнату, подсаживается к столу и покрывает листок бумаги стройными, несколько косыми рядками слов:

"Дорогие ребята!

Вчера врач мне сказал: "Вы не должны волноваться. Забудьте на эти два месяца все, что связывало вас со школой, со всей прежней жизнью. Вам нужно переключить свои нервные центры на что-то новое, отдохнуть по- настоящему, капитально. В этом - залог успеха".

Но как можно забыть свою школу, своих питомцев! Я все время вспоминаю о вас. И, нечего скрывать, горжусь вами, так как считаю этот подземный поход подлинным аттестатом туристской зрелости. Я радуюсь, что; жажда знаний, любовь к приключениям и воля к победе ведут вас по правильному пути, что мои воспитанники не, стали книгоедами, бумажными людьми, которых вполне устраивает тесный мирок, заключенный в переплет. Будьте такими и впредь - любя книгу, не создавайте из нее фетиша!

Боюсь одного: как бы ваша горячность не привела к печальным последствиям. Вот где пригодился бы ледок моей старости! Помните ли вы, что всякий туризм - это умелое сочетание смелости с осторожностью, причем первая не должна преобладать? Прочитали ли вы книги о крымской подземной фауне? В тайных лабораториях природы может встретиться всякое.

Когда-то, во время раскопок гробницы Тутанхамона в Египте, почти все исследователи найденных сокровищ умерли от неведомой болезни. Во многих газетах и журналах мира писали об этом под сенсационным заголовком "Месть фараона"... Позднее той же болезнью заболел один спелеолог, не имевший дела ни с одной мумией пирамид. Оказывается, в обоих случаях сыграл свою; трагическую роль неведомый до того вирус "пещерной болезни", содержащийся в помете летучих мышей...

Не дает мне покоя и этот "Эн Бэ" с его загадочным планом. Я все больше склоняюсь к мысли, что зал "Осьминог" существует и путь к нему - через завал (может быть, искусственный) "Борисовской пещерки". Но зачем этот человек стремился проникнуть любым путем в недра яйлы? Кто он такой?"