Глава III. Как и всюду в России

Блистательная победа в войне 1787-1794 годов вызвала высокий подъем национального самосознания во всех слоях русского общества. Среди передового дворянства зарождаются идеи демократизации общественной жизни - отдаленные истоки декабризма. Усиливается брожение и в массах простого народа. Люди бегут от ненавистного крепостнического рабства в Новороссию, в Северное Причерноморье. По крайней мере там, на "вольных землях", они надеются найти лучшую долю, стать вольными хлебопашцами или перейти в мещанское сословие.

Но разбогатевшие на войне, да и старые магнаты вовсе не намерены были делиться с народом плодами победы - свободными землями, прибыльной заморской торговлей, подрядами на строительство казенных зданий и т. д.

Последующие полвека русской истории - это все возрастающее давление на русское общество имперской государственной машины, пытавшейся уничтожить в народе всякую инициативу, всякое стремление к сознательной жизни, к свободе. Для этого были хороши все средства - от острога до всяческого унижения национального достоинства народов России.

В этом отношении Симферополь первой половины XIX столетия ничем не отличался от других городов России. Очередной монарх Александр I, любимый внук Екатерины II, едва заняв престол, восстановил все, что отменил его отец. По указу от 2 октября 1802 года Симферополь вновь сделали центром - теперь уже не области, а Таврической губернии.

Перед нами самые первые бумаги учреждаемой губернской канцелярии, из которых явствует, что Симферополь вступил в новый, XIX век, с заботами об "устроении порядочных острогов", как повелевал в свое время царский указ.

Одновременно проводится в жизнь долгосрочная программа духовного обуздания умов. Стоит вспомнить местного апостола этой программы - протопопа Никиту Петровского. Обращаясь к губернатору 14 августа 1804 года, протопоп напоминает, что в Симферополе нет до сих пор приличной церкви, которая отвечала бы потребностям губернского города. Одним словом, надо строить новый храм. Протопоп, оказывается, уже пытался собрать деньги на строительство храма среди своих прихожан. Но "недостаточные тамошние жители" пожертвовали всего 1200 рублей. Поэтому Петровский предлагает губернатору попросить денег у царя.

Когда дело касалось интересов эксплуататоров, царская государственная машина крутилась с завидной скоростью. Через год были готовы проект грандиозного здания и смета на 80 с лишним тысяч рублей "вновь предполагаемой в губернском городе Симферополе каменной церкви во имя св. Александра Невского в редуте Александровском..."

Не прошло и трех месяцев со дня составления сметы, как на докладе министра внутренних дел В. П. Кочубея о просьбе Таврического гражданского губернатора Д. Б. Мертваго построить в Симферополе соборную церковь появилась резолюция: "Быть по сему. Александр. С.-Петербург, декабря 23 1805".

Не остались без применения и доброхотные пожертвования. Губернатор предложил употребить их "на построение небольшой теплой церкви среди обывательских домов на площади..."

Пожелание губернатора исполнили прямо-таки стремительно. К следующей весне на одной из площадей города красовалась новая деревянная Петропавловская церковь. После Крымской войны она была перестроена: на том же месте возвели каменный Петропавловский собор, который сохранился до наших дней.

А вот строительство Александро-Невского собора растянулось на десятилетия. Эта "строительная история" очень показательна: в ней - вся "александровская" эпоха, ее нравы, ее порядки. Целых пять лет стройка не могла сдвинуться с мертвой точки - не было каменщиков. Очередной губернатор, А. М. Бороздин, меланхолично докладывал 26 сентября 1809 года своему шефу - правителю Новороссии герцогу А. Э. де Ришелье, что возведение соборной церкви до сих пор не начато "по причине неявки рядчиков". Поэтому он, Бороздин, приискал французских мастеров. Приискал на свою голову. Французы оказались самыми заурядными "шабашниками". Храм они заложили весной 1810 года на месте несостоявшейся областной аптеки. За два года успели только поднять стены до карниза, допустив угрожающий перерасход денег. Но разбираться с ними было уже некогда: грянула Отечественная война 1812 года. Здание законсервировали. Вернулись к нему только в 1817 году. И тут стало ясно, что собор достроить нельзя: стены не выдержат сводов, их придется разобрать. Впоследствии так и поступили. Завершилось строительство (чуть поодаль от места несостоявшейся аптеки и "французского" собора) лишь в 1829 году по проекту и под руководством талантливого архитектора И. Ф. Колодина, который еще десять лет служил таврическим губернским архитектором, оставив заметный след в застройке Симферополя и других городов Крыма.

Одновременно перестраивался (по проекту и под руководством того же Колодина) симферопольский путевой дворец. Побывав госпиталем, а затем вновь областным присутствием, дворец пришел в довольно жалкое состояние, как и соседний с ним административный комплекс, занятый в годы царствования Павла I под казармы, и тоже возвращенный в гражданское ведомство. Все эти постройки с начала века не ремонтировались (в Отечественную войну и долгое время после нее было не до ремонта) и, как мы помним из предыдущей главы, не отличались капитальностью.

Исследовав постройки, Колодин предложил разобрать дворец до фундамента и на нем возвести двухэтажный корпус губернского правления, а старые и ветхие административные постройки снести. Колодин осуществил этот замысел. Построенное им здание служило резиденцией губернского правления до установления в Крыму Советской власти. (Сейчас здесь, как уже упоминалось, техникум железнодорожного транспорта - ул. Р. Люксембург, 15).

Стоит заметить, что внутренние стены бывшего одноэтажного дворца были разобраны только до дверных притолок. Таким образом, первый этаж перестроенного здания сохранил планировку путевого дворца. А старый административный комплекс, простояв некоторое время в развалинах, был восстановлен и вновь "обращен" в солдатскую казарму. С тех пор и до установления в Крыму Советской власти городской массив, прилегающий к губернскому правлению, становится средоточием военных учреждений. Рядом и поодаль строят собственные дома офицеры местного гарнизона. За нынешней улицей К. Маркса вырастает целая солдатская слободка. На берегу Салгира, в линию с губернским правлением, типографией и казарменными зданиями, в 50-х годах возводится городок так называемых богоугодных заведений (территория областной психоневрологической больницы № 1).

Скучные дела скучного, застойного времени.

Зная суть крепостнического государственного аппарата, совсем не интересно вникать в подробности его "делопроизводства". Не составляет исключения даже орган выборный - симферопольская городская дума. Как и во всех городах России, она была учреждена еще в 1785 году для управления внутригородским хозяйством. По замыслу в нее должны были входить депутаты (по одному) от всех шести городских сословий. На деле в ней заседали представители купечества и наиболее зажиточной части мещанства. Эта "шестигласная" дума пользовалась тоже весьма призрачной демократией, а после разгрома Декабрьского восстания 1825 года превратилась в безгласный придаток губернаторской канцелярии.

Это здание отреставрировано к 200-летию города

Провинциально-чиновничий Симферополь той поры - обычный невзрачный городишко. Так его воспринимали и современники. В сентябре 1820 года посещением Симферополя фактически завершил свое крымское путешествие А. С. Пушкин. Он навестил своего давнего приятеля - Таврического гражданского губернатора А. Н. Баранова (жил Баранов в "доме Палласа", на месте дома № 15 по нынешней улице Ленина), лечился у местного врача Ф. К. Мюльгаузена (сохранившийся дом № 24 по улице Киевской). Уже в Одессе, три года спустя, он со светлой грустью помянул и "брега веселые Салгира".

Летом 1825 года Крым посетил А. С. Грибоедов. Он останавливался в Саблах (сейчас село Партизанское), наездами бывал в Симферополе, где жил в гостинице "Афинской" (сейчас дом № 25 на проспекте Кирова). Грибоедов искал уединения, столь необходимого для писательского труда. Однако и в Саблах и в Симферополе, как и всюду, где бывал Грибоедов, его преследовали почитатели. В день отъезда из Крыма, 9 сентября 1825 года, великий русский писатель с горечью сообщал другу С. Н. Бегичеву, что ничего не смог написать - мешали новые знакомые, как он ни старался их не заводить: "Наехали путешественники, которые меня знают по журналам: сочинитель Фамусова и Скалозуба, следовательно веселый человек. Тьфу злодейство! да мне невесело, скучно, отвратительно, несносно!.. И то правда, иногда слишком ласкали мое самолюбие, знают наизусть мои рифмы, ожидают от меня, чего я может быть не в силах исполнить; таким образом я нажил кучу новых приятелей, а время потерял..."

Не нашел здесь вдохновения, не встретил ярких образов и поэт В. А. Жуковский, посетивший Симферополь в сентябре 1837 года. Но наверняка еще жили в Петровской слободе седые ветераны, которые в молодости ходили в штыковые атаки под Шумами (ныне Верхняя Кутузовка) за своим, тоже молодым командиром М. И. Кутузовым. Или штурмовали твердыни Измаила. (Старинные формуляры подтверждают: были в Петровской такие люди.) В Симферополе осели и те, кто вернулся из турецкого плена, где иным из них довелось пробыть многие годы, а то и десятилетия. Еще витали в воздухе легенды древних народов Тавриды. И совсем просто можно было встретить героев недавней Отечественной войны 1812 года.

Интересный материал для писателя, для публициста давала и торговая жизнь этого провинциального захолустья. И здесь происходили перемены, кипели страсти, выливавшиеся в подлинные баталии. Примером тому - финансовая война крупных и мелких торговцев, развернувшаяся на новом Большом базаре Симферополя. Война эта очень показательна для социальной характеристики города, она - своего рода зеркало классовых отношений тех лет.

На первых порах симферопольцы пользовались старым городским базаром на площади, впоследствии застроенной, располагавшейся между современными улицами Октябрьской, Пролетарской и Одесской. От этого базара до наших дней сохранилось одно торговое здание - "лавки с колоннами" (ул. Одесская, 12).

В начале XIX века этот базар уже не мог удовлетворить город. Назрела необходимость в более просторном месте для рыночной торговли. Ускорить поиски такого места помогла... чума, свирепствовавшая в Крыму в холодную, метельную зиму 1812 года. Симферополь оцепили войска. Торг - питаться-то надо! - вынесли за карантинную линию, на пустырь, далеко от городской окраины (примерно в район современного Центрального колхозного рынка). После эпидемии этот стихийный рынок не исчез, не вернулся на старую базарную площадь, а занял прилегающий к ней пустой клин земли, образованный расходящимися дорогами - Бахчисарайской и Севастопольской (ныне проспект Кирова и улица Севастопольская). Таким образом, возникло два базара: Малый (старый) и Большой (новый). Второй, не стесненный домами, стягивал гораздо больший привоз сельскохозяйственной продукции. Туда устремилось множество мелких торговцев бакалейными и "красными" товарами. И был уже сложившийся центр торговли этими товарами, тяготевший к Малому базару. Купеческие лавки - "гостиные ряды" - располагались на нынешнем проспекте Кирова (от универмага "Центральный" до площади Советской) и по Одесской улице.

Крестьяне, сбыв продукты на Большом базаре, там же, у мелких торговцев покупали необходимые "промтовары". Ходить в гостиные ряды они перестали. Мириться с таким положением толстосумы не могли. И разгорелась тяжба крупного купечества с армией мелких торговцев.

С 1824 года в Таврическое губернское правление одна за другой идут жалобы, подписанные именитыми купцами Симферополя. Купцы настоятельно требуют снести лавки мелких торговцев на Большом базаре: они-де не состоят "в торговом разряде", "не имеют на торговлю свидетельств"! Губернское начальство в затруднении: и лавки-то построены с его ведома, и купцам отказать нельзя. Губернатор Д. В. Нарышкин принимает поистине соломоново решение: запретить строительство новых лавок и ремонт старых. Обветшалые строения сносить в установленном порядке.

Но мелкие торговцы тоже не лыком шиты. Они поставили свои лавчонки на колеса, чтобы увозить их вечером домой. Какая полиция усмотрит, ремонтировал ли владелец лавку, заменил ли другой?..

Эта игра в кошки-мышки продолжалась лет восемь. Против владельцев лавочек и залетных коробейников, арендовавших эти лавочки, поднялась вся торговая элита, причем без различия наций и вероисповеданий, этих, обычно непреодолимых при царизме социальных барьеров. У нарождавшегося класса крупной буржуазии (он еще только примерялся, как ловчее сесть на шею народа) был один бог - нажива.

Целый день 10 сентября 1831 года губернское правление разбиралось в этой "базарной истории". Вникнув в дело, губернатор - уже А. И. Казначеев - тут же подписал приказ о сносе лавочек. И хотя в ноябре ему доложили, что "исполнение учинено", лавочки все-таки продолжали жить, о чем говорит новое прошение купцов, посланное губернатору в середине марта 1832 года.

Таврический губернатор так и не сладил с лавочками. Понадобилось вмешательство Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора. И вот 11 июня 1832 года симферопольский городничий получил предписание самым решительным образом расправиться со всеми 150 лавочками.

Большой базар остался за крупным капиталом. Придавив конкурентов, купечество Симферополя энергично укрепляет и расширяет свои позиции. Оно ходатайствует о строительстве еще одного торгового комплекса - гостиного двора. В марте 1838 года губернский архитектор Григорьев представил на рассмотрение Таврической строительной комиссии проект "двора" - четырехугольной постройки из примыкающих одна к другой лавок (вернее, уже магазинов). Постройка вписана в квартал, ограниченный современными улицами Пушкина, К. Маркса, Серова, Р. Люксембург. В июне симферопольская городская дума получила предписание отвести этот квадрат под гостиный двор.

Таков был Симферополь торгашей. Но рос и Симферополь науки, искусств и ремесел.

Уже говорилось о том, что в городе жил (с 1794 по 1809 год) крупный естествоиспытатель академик П. С. Паллас. Его дом стоял на перекрестке улиц (современные улицы Ленина и Пролетарская). В 1805 году этот дом куплен казной для использования в качестве постоянной резиденции таврических губернаторов. В 1832-1834 годах дом полностью перестроен и в таком виде сохранился до наших дней (ул. Ленина, 15). В нем размещается ныне Институт усовершенствования учителей.

Сохранилась и загородная усадьба Палласа (в парке "Салгирка"). С легкой руки Палласа вокруг Салгирки складывается своего рода "профессорский уголок". В 1808 году неподалеку от палласовской дачи, за Салгиром, приобрел успевшее пройти через многие руки имение В. В. Коховского будущий основатель Никитского ботанического сада Х. Х. Стевен^*. А в 1819 году дом, принадлежавший коллежскому советнику Г. И. Беляеву (сейчас № 24 по улице Киевской) купил петербуржец Ф. К. Мюльгаузен - врач, ученый, прогрессивный общественный деятель.

^* (В 1826 году губернатор Д. В. Нарышкин построил в "Салгирке" роскошный загородный дом, известный сейчас по имени более позднего домовладельца как бывший дом графа М. С. Воронцова.)

Обитатели "академической деревни" в Салгирке жили наукой: проводили геологические, ботанические, метеорологические исследования. Они принимали у себя именитых путешественников, местных деятелей науки и искусства. Иными словами, первопоселенцы Салгирки стремились создать культурный, интеллектуальный центр Симферополя и всей Тавриды. Какой-то след в истории города и области эти усилия оставили. В конце XIX века в Салгирке сложилась и воспитала целую плеяду мастеров школа садоводства и виноградарства.

Симферопольская интеллигенция складывалась первоначально из преподавателей Симферопольского уездного училища (открылось 19 мая 1809 года на базе бывшего народного училища, существовавшего с 1793 года) и Таврической губернской гимназии, открывшейся 1 сентября 1812 года. Оба учебных заведения располагались в здании бывшего народного училища (на месте дома № 3 по Совнаркомовскому переулку).

Уездное училище с трехилассным обучением должно было давать основы знаний, необходимых в лавках, канцелярии, типографиях, мастерских - там, где нельзя обойтись без элементарно грамотных людей. Формально в училище могли поступать "дети обоего пола без различия сословий", фактически дети купцов и зажиточных мещан. Занималось в нем довольно большое число учеников: в 1817 году - 82, в 1819-м - уже 109. Были среди них и девочки, за те же годы - соответственно 7 и 16.

Гимназия - тоже вначале трехклассная - давала среднее образование. В нее могли поступать только очень хорошо подготовленные, т. е. дворянские дети, причем только мальчики, имевшие домашних учителей. Поэтому число гимназистов было невелико. В первые годы - всего 13-16 человек.

Город зелени и цветов. В парке им. Ю. А. Гагарина

Заметим, что, как исключение, поступали сюда и дети "низших сословий" - те, что с "похвалою" окончили учение в уездном училище. Таким путем попал в гимназию в 1816 году солдатский сын Николай Маслов. В 1818 году в первом классе гимназии учился даже "господский человек", т. е. крепостной Семен Омельченко, в дальнейшем - "из отпущенных на волю". По ведомостям успеваемости видно, как трудно было учиться таким детям, как неохотно признавали их способности.

С 1817 года гимназия стала четырехклассной. Однако число учеников, а тем более выпускников росло медленно. Значительную часть гимназистов, еще до выпуска, поглощали канцелярии, торговые заведения. Дворяне и купцы сами решали, когда их сыновьям завершать образование. На ведомостях, пли, как тогда говорили, рапортах об успеваемости, нередки приписки, как вот эта, сделанная рукой учителя гимназии Ивана Лебединского в декабре 1817 года: "Ученик 3-его класса Коломийцев определился на службу в Таврическое губернское правительство".

Потому-то вначале силы местной интеллигенции накапливались очень медленно. И складывались они в основном из учеников, которые, окончив гимназию, сами становились учителями своего учебного заведения, уездного училища, а позже и начальных народных школ.

Ведущую роль в концентрации местных интеллектуальных сил играла гимназия. Ее преподавательским составом заложены основы глубокого и систематического изучения истории Симферополя и всего Крымского полуострова. Из учительской среды гимназии вышла целая плеяда симферопольских краеведов: Ф. Ф. Дашков, Г. И. Тимошевский (директор гимназии), А. И. Маркевич и другие, первые крымские археологи: Х. П. Ящуржинский, А. О. Кашпар. В 1890 году педагогический коллектив гимназии издал первый краеведческий труд по Симферополю, очень солидный, несмотря на несколько легковесное название - "Третья учебная экскурсия Симферопольской мужской гимназии. Симферополь".

В 1841 году для гимназии на казенный счет купили новое здание, которое сохранилось до наших дней (ул. К, Маркса, 32). Его занимает средняя школа № 1, которая является, таким образом, одним из старейших учебных заведений Крыма.

Вначале в Таврической губернской гимназии учились только мальчики. Считалось, что девочкам среднее образование ни к чему, Должно было рухнуть крепостное право, чтобы преодолеть это убеждение. В 1865 году открылось Симферопольское женское училище, преобразованное шесть лет спустя в женскую гимназию. С того времени Таврическая губернская гимназия стала Симферопольской мужской казенной (т. е. государственной) гимназией.

В 1876 году уездное училище получило статус городского начального училища - обычной начальной школы.

Еще медленнее пробивало себе дорогу искусство. Между 1830 и 1835 годами построен дом дворянского собрания - предшественник сохранившегося корпуса, возведенного накануне Крымской войны^*.

^* (Его занимает ныне областная библиотека им. И. Франко (ул. Горького, 10).)

Именно с этого дома начиналась театральная нгизнь Симферополя, Правда, уже не дворянскими хлопотами. В 20-х годах в Симферополе поселился завзятый театрал московский купец Волков. Каким-то образом он приобрел (есть мнение, что пристроил) одну из служб дворянского собрания - просторный каменный сарай и переоборудовал его в театральное помещение. Открытие этого импровизированного театра состоялось в 1837 году. На его сцене играли чаще всего любители. Среди них - губернаторша А. И. Бибикова, внучка А. В. Суворова, обладавшая очень красивым голосом, товарищ председателя Таврической уголовной палаты, ставший вскоре известным музыкальным критиком и композитором, А. Н. Серов и другие.

Любители положили начало театральным традициям города. В основном они ставили пьесы русских авторов - Д. И. Фонвизина, А. П. Сумарокова, В. А. Озерова.

Торят сюда дорогу и заезжие актеры-профессионалы. Первым из них был знаменитый русский актер М. С. Щепкин.

В Симферополь М. С. Щепкин приехал 27 августа 1846 года вместе с В. Г. Белинским. Со времен Пушкина и Грибоедова многое здесь изменилось. Над Салгиром, на бывшем пустыре перед губернаторским домом, в котором до его перестройки гостил Пушкин, кудрявился листвой и уже давал спасительную тень городской сад, заложенный осенью 1820 года (ныне городской парк культуры и отдыха). В горсаду играл по вечерам духовой оркестр местного гарнизона. Улицу вдоль сада - ее называли "бульваром" (ныне улица Ленина) - заполняла гуляющая публика: офицеры и чиновники, молодые приказчики, гимназисты. Отдыхая от дневного зноя, степенно прохаживались "отцы города" - богатые купцы под ручку с супругами.

А улицы возле дворянского собрания все теснее заполняют экипажи: съезжаются поклонники Мельпомены. Еще бы! Сегодня в гоголевской комедии "Ревизор" городничего играет петербургская знаменитость - непревзойденный Щепкин!

Гастроли великого артиста вписали одну из самых ярких страниц в летопись театральной жизни Симферополя. Сцена первого симферопольского театра видела целое созвездие замечательных артистов. Здесь выступали М. Л. Кропивницкий, П. А. Стрепетова, И. К. Садовский, М. К. Заньковецкая, П. Н. Орленев, О. Л. Книппер-Чехова, В. И. Качалов, английский актер Айра Олдридж.

Не так удачно, как у М. С. Щепкина, сложилось пребывание в Симферополе В. Г. Белинского. В день приезда он простудился в турецкой бане и заболел. Около десяти дней Белинский лежал в номере гостиницы "Золотой якорь" (сейчас на ее месте сквер им. 200-летия Симферополя) и общался только с лечившим его местным врачом А. Ф. Арендтом. Несмотря на это, великий критик-демократ сумел увидеть красоту еще такого неустроенного города. В письме к жене 5 сентября 1846 года он излагает свои впечатления: "Местоположение Симферополя пленительное. От него начинаются горы... виднеется Чатырдаг. То-то бы гулять! А я сегодня еще в первый раз вышел. Завтра еду за город с М(ихаилом) С(еменовичем). Город завален арбузами, дынями, грушами, сливами, яблоками, виноградом. Но как-то всего этого я ем мало..."

Здоровье "неистового Виссариона" неумолимо разрушалось, и он уже, конечно, понимал, что надежды на целебный крымский климат напрасны, что чуда за неделю-другую не произойдет. Едва болезнь дала Белинскому короткую передышку, он отправился осматривать город, посетил базар, заходил там в экзотичные для северянина кофейни и харчевни. Побывал и в театре, на спектакле с участием М. С. Щепкина. Белинский быстро обзавелся симферонольскпми знакомыми, главным образом из среды интеллигенции (журналист В. М. Княжевич, композитор и музыкальный критик А. Н. Серов и др.). Одного из новых знакомых - помощника губернского архитектора И. Шмакова - попросил показать руины легендарного Неаполиса...

С начала XIX века в развитии Симферополя наметилась особенность, о которой необходимо упомянуть, поскольку она несет в себе семена будущего - зарождения в городе рабочего класса. Возникнув как административно-торговый центр, Симферополь долго не имел никаких предпосылок для развития промышленности. Его производственные мощности исчерпывались двумя-тремя пивными заводами, таким же количеством свечных и мыловаренных, известковых, черепичных и кирпичных заводов-карликов, на каждом из которых работало не более десяти человек. Держались такие заводики трудом крепостных крестьян, отпускаемых помещиками на заработки. Из сезонников рабочий класс образоваться, конечно, не мог. Что касается ремесел, то они, придавленные конкуренцией привозных товаров, не могли вырасти в крупные производства.

'Брега веселые Салгари...' Новая набережная

Своеобразие зарождавшегося в городе пролетариата в том, что он первоначально складывался на базе, казалось бы, совсем не крымской отрасли хозяйства - полиграфии. Первая типография открылась здесь еще в 1802 году в одном из флигелей путевого дворца. Она печатала различные бланки деловых бумаг, судебные объявления и официальные распоряжения, которые вывешивались в людных местах.

Шаг за шагом типография вытесняла одну из самых многочисленных категорий мелких чиновников-копиистов, размножавших канцелярские бумаги. После перестройки в 1826 году путевого дворца, ставшего зданием губернского правления, возведен заново и корпус типографии. Он располагался рядом с губернским правлением со стороны железнодорожного вокзала. У наборных касс, за станком стояли уже настоящие рабочие - крепостными сезонниками в таком производстве не обойдешься.

В 1838 году в Симферополе учреждена первая крымская газета - "Таврические губернские ведомости", официальный орган губернского правления. В дальнейшем, благодаря развитию полиграфии, неожиданно- мощному для небольшого города, возникает множество казенных и частных, солидных и крохотных газет: "Крымский листок", "Таврида", "Крым", затем "Крымское слово", "Южные новости", "Южное слово", "Салгир" и другие. Всего известно более тридцати.

Таково было начало. Более чем скромное по своим масштабам. Но от тех типографских рабочих далекой от нас поры (150-180 лет назад) ведет свою родословную симферопольский пролетариат.

А теперь посмотрим, чего стоили власть имущие, как они вершили дела, хотя бы не очень сложные. Как, например, занимались благоустройством города.

Рост населения, местного товарооборота, а отсюда - интенсивности внутригородского движения все труднее было совместить с грунтовым "покрытием" улиц, летом зарастающих травкой, а в ненастье вдрызг разбиваемых колесами.

Летом 1835 года из членов ("депутатов") городской думы был создан "Комитет по вопросам мощения улиц". Под присмотром губернатора "комитет" приступил к обсуждению вопросов. Выработали метод мощения: каждый домовладелец мостит перед своим домом. Наметили объекты: "предполагается первоначально приступить к вы- мощению трех главных въездных улиц, а именно: 1-й) от Перекопского въезда до Алуштинского шоссе, 2-й) от Севастопольского въезда до Феодосийского выезда"^*.

^* (Если перевести это на современные названия, то будет так: 1) от улицы Павленко по улице К. Либкнехта до улицы Воровского, 2) улица Севастопольская от улицы Козлова и далее но проспекту Кирова до Салгира.)

Через год нашли специалиста - инженер-поручика Коршунова, чтобы "снять на план улицы, предполагаемые к вымощению". Еще через год инициаторам общеполезного дела пришлось констатировать, что вопрос о снятии на план улиц, не говоря уже о мощении, "остается в строительной комиссии давно без исполнения" (речь идет о строительной комиссии губернского правления). В недрах николаевской бюрократической машины надолго застревали даже такие безобидные и, несомненно, общеполезные начинания.

К мощению приступили в 40-х годах. Кое-как осуществили первоначальный замысел лишь перед Крымской войной - почти двадцать лет спустя.

Попадали в "долгий ящик" даже... губернаторские благие замыслы.

Сегодня уже трудно представить, что городские улицы могут быть безымянными. А ведь были. В конце первой трети XIX века назрела необходимость в наименовании улиц. Инициативу в этом деле взял на себя таврический гражданский губернатор, он же начальник губернии (как раз в то время слово "начальник" входило в моду). Предписанием от 4 ноября 1837 года губернатор сообщил думе: "Для лучшего порядка в городе я признал нужным сделать наименование главных симферопольских улиц..."

Через два года эхом этого предписания откликнулось поручение Таврической губернской строительной комиссии губернскому архитектору Григорьеву, конкретному исполнителю: "Для лучшего порядка в городе г-н начальник губернии, признав нужным сделать наименование главных симферопольских улиц, предписывал симферопольской городской думе заказать 72 жестяные доски для написания и постановки их на местах, и доставить их в сию комиссию, каковые доски ныне и доставлены. Вследствие чего строительная комиссия предлагает вам составить наименование главных улиц, в коих должны быть поставлены те доски..."

Архитектор Григорьев действовал гораздо оперативнее. 13 марта 1839 года он представил комиссии "роспись главным улицам и переулкам в г. Симферополе", уже одобренную губернатором.

Роспись содержит первые официальные наименования 23 улиц и 4 переулков. Судя по тому, как быстро составлена роспись, можно предположить, что многие названия в обиходе уже существовали и просто были узаконены. Наверняка улицу возле дома губернатора уже именовали, как в росписи, Губернаторской (нынешняя улица Пролетарская), а в память об Александровском редуте улицу вдоль него (теперь Р. Люксембург) называли Александровской. Видимо, того же происхождения и некоторые другие названия "росписи": Госпитальная (Курчатова), Малобазарная (Некрасова), Петропавловская (Октябрьская). Да и такие, пожалуй, как Армянская, Греческая, Цыганская... Отдельные названия были, судя по всему, придуманы. Они даны в двух вариантах. Например: Низовая - Мокрая. Первый вариант зачеркнут, скорей всего, рукой губернатора. Или: Дворянская - Садовая. Зачеркнуто второе, как и в паре Кладбищенская - Похоронная.

Первые симферопольские переулки наречены весьма "выразительно": Узкий, Грязный, Каретный, Жандармский.

Получив таким образом официальное признание, имена улиц появляются в документах, придуманные, в свою очередь, осваиваются населением. Но до того, как они появятся на соответствующих табличках, еще далеко. Розовая мечта губернатора оставить по себе добрый след так и затерялась в канцелярских дебрях. Поэтому некоторые названия из "росписи" не прижились. В деле об отводе земли для гостиного двора нынешнюю улицу К. Маркса именуют по "росписи" Московской. Однако табличек с таким названием на этой улице никогда не висело. Долгое время, до столетнего юбилея города, улица называлась Полицейской, потом Екатерининской. Были забыты и некоторые другие названия "росписи": Новособорная, Тарановская, Банная...

Сменилось еще два или три губернатора, и тут произошло комичное происшествие: в полиции обнаружились вывески с названиями улиц. Полицмейстер рапортом от 11 июня 1849 года запросил губернское правление, как быть с этими табличками, куда их повесить? Запрос попал в строикомиссию, оттуда новому губернскому архитектору К. Гоняеву. Тот мог только развести руками: "В делах предместника моего не находится никакой переписки о названиях улиц г. Симферополя и сделании для этого вывесок".

Следов благого начинания гак и не нашли. Названия улиц упорядочивали по имевшимся картам, по тому, что прижилось в обиходе. Отсюда и смущающий исследователей разнобой в названиях улиц. Одни источники называют, например, нынешнюю улицу Р. Люксембург Александровской, другие Александро-Невской, а позже опять Александровской и т. д. Полностью упорядочить названия улиц "отцам города" удалось только к 1905 году. Надо отметить, что подавляющее большинство названий первой "росписи" утвердилось и существовало очень долго. Но до наших дней не дожило ни одно из них.

Косность, неспособность к делу дворянских правителей - не отдельных людей, а всей бюрократической системы - еще нагляднее проявились в истории строительства первого симферопольского водопровода.

Нехватка воды - старая и самая болезненная проблема Симферополя. В первые годы существования областного центра жители (их было около 500 человек) довольствовались небольшими старинными фонтанами. Очень скоро, к 1798 году, эти фонтаны-родники один за другим иссякли, вода ушла в недра известняков. Брали воду из Салгира. Ввиду частых и грозных эпидемий было это опасно. Поэтому предпочитали пользоваться единственным оставшимся фонтаном, который находился в устье Петровской балки. Он давал четыре тысячи ведер воды в сутки. В 1798 году при населении в 1329 человек еще можно было обходиться этим фонтаном, хотя возить воду в гору, особенно в распутицу и гололед, - занятие трудное и хлопотное.

Через четверть века население Симферополя приблизилось к пяти тысячам. Проблема водоснабжения стала неотложной и привела к идее строительства водопровода.

На этом месте 200 лет назад стоял лагерь русских войск под командованием А. В. Суворова

Военный инженер П. В. Шипилов (он известен как руководитель строительства дороги Симферополь - Алушта в 1824-1826 годах) сообщал 19 марта 1830 года Новороссийскому и Бессарабскому генерал-губернатору о результатах работы по воплощению этой идеи в жизнь: "Мы рассматривали на месте водопровод, прожектированный для продовольствия жителей города Симферополя, и признали за лучшее построить оный, взяв воду от хутора Ланга по следующим причинам: 1-ое, вода самая удобная для питья; 2-е, количество ее большое - до 50 ведер в минуту и более; 3-е, местоположение ровное, удобное к прочному устроению и проведению воды во все части города".

Речь идет пока только об эскизном проекте, составленном архитектором Колодиным, и примерной стоимости строительства. Намечена трасса водопровода протяженностью в 2000 погонных саженей (4 км 260 м) "от хутора Ланга до Большого базара в центре города". В переводе на "современный язык" - от нынешней улицы Данилова (от источника Бор-Чокрак) вдоль улицы Севастопольской по правому берегу речки Славянки, по которой идет сейчас система ставков, и до современной площади Ленина.

"Чертежи водопровода" отправили в Министерство внутренних дел, ведавшее казенным строительством. Через год их вернули на доработку и составление технического проекта. Сделать это губернатор поручил вновь Шипилову. Но тот, занятый дорожным строительством, взяться за водопровод не смог. Другого инженера найти не удавалось, и дело о водопроводе легло под сукно до 1851 года, когда, наконец, объявили о сдаче подряда на строительство этого злополучного объекта. Кто составлял технический проект, неизвестно. Ясно одно - очень посредственный инженер, допустивший много просчетов и ошибок, имевших неприятные и далеко идущие последствия.

Технический проект состоял из большого гранитного фонтана на Базарной площади, водопровода к нему по берегу Славянки, "от ключа № 1", попутно собирающего воду еще ряда ключей, вплоть до ставка Славича - напротив цехов нынешнего кожевенно-обувного объединения им. Ф. Э. Дзержинского (теперь все это в городской черте, в том числе и ключ № 1, находящийся на территории треста зеленого строительства). Наконец, предусматривался проектом вспомогательный водопровод - от Бор-Чокрака - для питания резервуара у ключа № 1. Каждый из этих объектов должен был строить самостоятельный подрядчик.

Пока искали подрядчиков и выясняли отношения с владельцами ключей, пока заготовили материалы и наняли рабочие артели, наступил 1853 год. Едва принялись рыть траншеи под трубы, грянула Крымская война. С водопроводом возились все военное лихолетье. Ближайший тыл Севастополя - Симферополь, где сосредотачивались оружие и боеприпасы, формировались резервы, куда везли с передовой тяжелораненых, испытывал в те годы особенно мучительную жажду.

И все-таки водопровод до самого конца войны так и не дал долгожданную воду. Со всей очевидностью выступила беспомощность инженерной части проекта. Строители не знали толком уровня прокладки магистральных труб. Кое-где эти трубы легли выше уровня водоносных горизонтов, в других местах, наоборот, угрожающе низко. Их потом подняли, загнав в насыпи. Вслепую, без геологического обоснования, прокладывали и траншеи - то через скальный монолит, то через болотца...

Стройка, одним словом, не сулила ни барышей, ни заработков. Она грозила разорением. Поэтому подрядчики под разными предлогами переводили рабочих на более выгодные объекты, да и сами рабочие видели бесплодность этой затеи и при всяком удобном случае старались "дать тягу".

Построить удалось только фонтан на Базарной площади. Лишь в 1861 году, после долгого перерыва, объявили торги на сдачу в подряд строительства водопровода, но, несмотря на неоднократные вызовы, подрядчиков не нашлось. Никому не хотелось браться за исправление чужих ошибок. Три года спустя губернская строительная комиссия постановила: приступить к прокладке водопровода "хозяйственным способом", назначив производителем работ инженера штабс-капитана Таргонского.

Весной 1864 года Таргонский пересматривает и уточняет проект. Открываются такие вопиющие просчеты, что их нельзя скрыть. Вспыхивает громкий скандал, потрясший все "благородное общество".

Дело в том, что по проекту водопровод должен был давать городу 700 "законных ведер" воды в час ("законное ведро" - 12,3 литра). Столько давал в самое сухое время ключ № 1. Стало быть, во вспомогательном водопроводе от Бор-Чокрака до ключа № 1 не было никакой надобности. А его строили. Теперь подрядчик Леонтий Кукули обивает все пороги, требует вернуть внесенный задаток - 886 рублей.

Поскольку работа признана бесполезной, оставалось одно: удержать сумму задатка с виновных, с тех, кто подписал подряд. Первой стояла подпись губернатора В. И. Пестеля (знаменитого своим "сверхоперативным" паническим бегством из Симферополя в начале Крымской войны). Ему насчитали к выплате 488 рублей. Немногим больше стоило все имение, где Пестель доживал остаток своих дней. "Сюрприз" подкосил бывшего губернатора. Через год он скончался, а "проклятый долг" выплачивали его наследники вплоть до 1914 года.

На чиновников поменьше рангом - архитектора Константина Гоняева, губернского землемера Книжникова и других - разбросали по 70-100 рублей. Одни выплатили. А другие - "депутат от дворянства" Фурман, правитель губернской канцелярии Шепин - предпочли скрыться в неизвестном направлении. Разыскать их так и не удалось. Долги потом списали.

Такая вот почти детективная история вспыхнула из-за просчета, которого сегодня не сделает даже студент-первокурсник. Главная беда, конечно, не в ошибке, а в вопиющей безалаберности дворянско-крепостнического строя, губившей любое общеполезное начинание. Понадобилось 35 лет, чтобы проложить примерно 3 километра труб и провести воду в центр города к единственному фонтану! Строго говоря, идея эта осуществилась уже в новую, буржуазную эпоху. Под руководством Таргонского водопровод провели менее чем за год. Его официальное открытие состоялось 22 апреля 1865 года.

Кстати, население к тому времени возросло почти до 18 тысяч человек. А фонтан на Базарной площади давал 14-16 тысяч ведер воды в сутки. Если даже вспомнить четыре тысячи ведер Петровского фонтана, получится не больше ведра на человека.

Стоит ли после этого удивляться общей безотрадной картине тогдашней повседневности, которую высветила Крымская война! И в губернском городе Симферополе, и всюду в России это был безнадежно запутанный клубок проблем, решаемых на таком же "водопроводном уровне", такими же темпами.

С первых дней Крымской войны, когда улеглась тревога, вызван-- ная высадкой под Евпаторией союзнического десанта, Симферополь берет на себя роль тыловой базы Севастополя. В нем концентрируются боеприпасы и продовольствие, формируются воинские резервы; во всех более или менее подходящих зданиях развертываются госпитали для тяжелораненых. Весь город превратился в огромный госпиталь.

Сегодня об этом напоминают мемориальные доски на зданиях по улице Р. Люксембург (д. 27) и улице Горького (д. 10, областная библиотека имени И. Франко). В госпиталях города работали великий хирург Николай Иванович Пирогов, выдающийся терапевт Сергей Петрович Боткин и первые сестры милосердия. Пирогов предпринимал героические усилия, чтобы вернуть к жизни тысячи покалеченных людей, облегчить их страдания. Но безалаберщина власть имущих была сильнее. Раненые сотнями гибли от холода и голода, из-за отсутствия элементарного ухода. Так в верховьях Петровской балки образовалось кладбище, где похоронено более 30 тысяч защитников Севастополя, в основном участников Альминского сражения.

Обстоятельное описание Симферополя в период Крымской войны оставил Дмитрий Иванович Менделеев. В 1855 году он закончил в Петербурге Главный педагогический институт и в первых числах октября приехал в Симферополь с назначением на должность старшего учителя естественных наук Таврической губернской гимназии. С максимализмом столичного юноши (Менделееву шел 21-й год) он рисует в письме от 19 октября 1855 года картину провинциального города, в котором теперь живет. Все ему видится в мрачных красках, сквозь которые все-таки брызжет многоцветье юга: "Да и сам Симферополь, безо всей этой неуладицы, безо всяких этих случайных и временных неудобств, непривлекателен... Есть близ самого города прекраснейшие местности, так что иногда между домами мелькают чудные виды, которые красит синева южного неба, темная, мягкая синева, о какой в С.-Петербурге нельзя иметь и понятия..." Менделеев обращает внимание на "беловатые известняковые обрывы и купы деревьев, особенно высокие и стройные, рядами посаженные тополя..." "Впрочем, - продолжает он, - вся местность, начиная от Перекопа, опустошена, нигде не видно травки - всю съели волы, верблюды, везущие страшно бесконечные обозы раненых, припасов и новых войск".

Фронт совсем рядом, и в Симферополе это особенно ощутимо. "В городе на улицах, на огромнейшем базаре, в каждой лавке, в каждом дому толкотня страшная. Везде лазареты. И у нас верхний этаж гимназии занят им же... Пыль страшная, так что и выходить не хочется, тем более, что часто приходится слышать запах лазаретов и дыму... Приходится сидеть под окном, глядеть на цветущие еще под окном розы да на опавшее персиковое дерево, за которым ковыляют по двору больные солдаты".

Менделеев не мог, конечно, остаться равнодушным к героизму защитников Малахова кургана, беспримерному народному подвигу под Севастополем. Тем более поразителен для него контраст между фронтами и ближайшим тылом: "Все военные действия от нас за 50 или около верст, а здесь как ни в чем не бывало, будто за тысячу - идут классы гимназии, театры, разгул и кутеж ежедневно - ко всему привыкли".

То, что удивило Менделеева, вызывало его искреннее огорчение, хорошо понимал 27-летний поручик Лев Николаевич Толстой. Он приехал в Крым в ноябре 1854 года и участвовал в самых горячих сражениях - вплоть до конца обороны. Когда его батарею отводили на отдых или во второй эшелон, наведывался в Симферополь, где жил в доме, расположенном рядом с гимназией (ныне ул. Толстого, 4).

В Крыму Л. Н. Толстой окончательно избрал для себя писательскую судьбу (широкой публике он становится известен как автор "Севастопольских рассказов"); в Крыму он определил главную цель своей жизни - бороться со злом, со всем тем, что обрекало Россию на отсталость, оскорбляло ее народ. Эту мысль он сформулировал весной 1855 года: "...я имел случай изучить зло это до малейших грязных и ужасных подробностей... Зло это дошло до последних пределов, последствия его выразились страданиями десятков тысяч несчастных, и оно грозит погибелью отечества, я решился, сколько могу, действовать против него пером, словом и силою".

Так судьба забросила в город двух великих людей - в самом начале их жизненного и творческого пути. То, что даже в самые мрачные времена у России были люди, подобные Менделееву и Толстому, свидетельствовало об огромном духовном потенциале ее народа, готового к коренному преобразованию страны. Эти силы упорно искали выхода.