Н. Заболоцкий

Гурзуф ночью

 Для северных песен ненадобен юг:
 Родились они средь туманов и вьюг,
 Качанию лиственниц вторя. 
 Они - чужестранцы на этой земле, 
 На этой покрытой цветами скале, 
 В сиянии южного моря. 

 В Гурзуфе всю ночь голосят петухи.
 Здесь улица - род коридора. 
 Здесь спит парикмахер, любитель ухи,
 Который стрижет Черномора. 
 Царапая кузов о камни крыльца, 
 Здесь утром автобус гудит без конца,
 Таща ротозеев из Ялты. 
 Здесь толпы лихих санаторных гуляк
 Несут за собой аромат кулебяк, 
 Как будто в харчевню попал ты. 

 Наплававшись по морю, стая парней
 Здесь бродит с заезжей сиреной.
 Питомцы Нептуна блаженствуют с ней,
 Гитарой бренча несравненной. 
 Здесь две затонувшие в море скалы, 
 К которым стремился и Плиний,
 Вздымают из влаги тупые углы
 Своих переломанных линий. 

 А ночь, как царица, на троне из туч,
 Колеблет прожектора медленный луч,
 И море шумит до рассвета, 
 И, слушая, как голосят петухи, 
 Внизу у калитки толпятся стихи - 
 Свидетели южного лета. 
 Толпятся без страха и тычут свой нос
 В кувшинчики еле открывшихся роз, 
 И пьют их дыханье, и странно, 
 Что, спавшие где-то на севере, вдруг
 Они залетели па пламенный юг, -
 Холодные дети тумана.

Ласточкино гнездо

Над морем

 Лишь запах чебреца, сухой и 
 горьковатый,
 Повеял па меня - и этот славный 
 Крым, 
 И этот кипарис, и этот дом прижатый
 К поверхности горы, слились навеки с 
 ним. 
 Здесь море - дирижер, а резопатор - 
 дали, 
 Концерт высоких волн здесь ясен 
 наперед. 
 Здесь звук, задев скалу, скользит по 
 вертикали.
 И эхо средь камней танцует и поет. 
 Акустика вверху настроила ловушек,
 Приблизила к ушам далекий ропот 
 струй. 
 И стал здесь грохот бурь подобен грому 
 пушек, 
 И, как цветок, расцвел девичий 
 поцелуй. 
 Скопление синиц здесь свищет на 
 рассвете, 
 Тяжелый виноград прозрачен здесь и 
 ал. 
 Здесь время не спешит, здесь собирают 
 дети 
 Чебрец, траву степей, у неподвижных 
 скал.