Разве есть на свете черешня вкуснее козской и где найдется сари-армутъ более нужный и сочный! Въ Крыму не встретишь тоньше стана у юноши, и не знаютъ другiя земли девушекъ, которыя умеютъ ходить такъ легко, какъ козскiя, по скаламъ и обрывамъ.
Смотритъ поседевшiй Эльтигенъ на детей долины, на солнечномъ луче любуется ими, а когда къ вечеру, побежитъ отъ горъ къ деревне синяя тень, прислушивается къ голосу стариковъ, которые собираются посидеть у кофейни.
- Лучше прежде было.
- Лучше было, - твердить девяностолетий Муслядинъ, сидя на корточкахъ рядомъ съ имамомъ.
- Когда нужно дождь былъ; когда не нужно - не былъ; червякъ листь не елъ; пчелы - да были, козы - да были; две пары буйволовъ у каждаго было. Хорошо было.
Слушаютъ Муслядина козскiе татары и вздыхають.
- Прежде лучше было.
Въ наступившихъ сумеркахъ вспыхиваютъ тамъ и сямъ огоньки у курящихъ, и белесоватые клубы табачнаго дыма застилаютъ по временамъ сосредоточенныя, серьезныя лица.
- Воды много было, замечаетъ кто-то.
- А? - не слышитъ его Муслядинъ.
- Дыры въ Деликли-кая, говоришь, не было. Не было, не было. Потомъ сделалась, когда Кызъ-буллаги открылся.
- Говори, - просить кефеджи, наклоняясь къ самому уху старика. - Люди слушать хотять.
Сдвигаетъ Муслядинъ на затылокъ тяжелую барашковую шапку, чтобы облегчить шишку, которая выросла надъ ухомъ, какъ арбузъ на баштанъ.
Сверху, по шоссе надъ деревней, у Деликли-кая, звенитъ почтовый колокольчикъ. Затихъ колокольчикъ, точно, чтобы не мешaть Муслядину вести свой рассказъ.
- Ну?
Слушали его не разъ деревенскiе и все же хотять послушать. Хочется слушать о чудесномъ въ этотъ тихiй, летнiй вечеръ, когда сошла на землю прохлада, а загоревшiяся на глубокомъ небе безъ числа звезды отвлекають мысль отъ заботь трудового дня.
Не торопясь, съ остановками, покуривая изъ длинной черешневой трубки, говорить Муслядинъ о томъ, что слышалъ отъ отца и деда.
Задумываются слушатели; увелъ ихъ Муслядинъ въ какой-то другой мipъ, и въ воображении ихъ незаметно оживаютъ три серыя скалы Эльтигена. Чудится, что въ средней изъ нихъ, Деликли-кая, неть больше сквозной щели, и живуть въ ней попрежнему три сказочныхъ духа. И каждый поетъ свою песню, а людямъ кажется, что шумитъ гора. Если гулко - ждуть дождя, если стонеть - бури. Предупреждають духи людей, потому что, какъ въ давнiя времена, любять свою деревню.
Тогда прислушивались люди къ голосу ихъ и чтили своихъ покровителей.
Тогда духи приходили къ людямъ и любили ихъ. Отъ любви росло блаженство духа, передавалось сердцу человека. Добрее делались люди.
Звенитъ снова почтовый колокольчикъ у Деликли-кая и, оторвавъ на минуту слушателей отъ мipa грезъ, замираеть где-то въ лесной чаще.
Когда самому хорошо, хочешь, чтобы было и всемъ хорошо. Такъ устроена душа. И въ былое время козскiе люди не пропускали нищаго и странника, чтобы не пpiютить и не накормить его. А когда уходили внизъ, въ сады, на работу, оставляли кого-нибудь, чтобы было кому принять прохожаго.
И воть разъ ушли все на работу; остались старухи и мальчуганы, да три девушки, которыя спешили шить приданое, чтобы было готово къ месяцу свадебъ.
Было жарко и девушки, захвативъ работу, ушли въ лесъ искать прохлады. Притихъ Эльтигенъ. Покинули духи свои скалы, и, обратившись въ нищихъ, подошли къ девушкамъ.
Увидели девушки слепого, хромого и горбатаго, поклонились имъ.
- Если голодны,- накормимъ васъ.
Подъ широкимъ дубомъ, который стоить и теперь, развязали узелки съ таранью, чеснокомъ и лепешками и стали угощать бедняковъ.
- Кушайте.
Бли нищiе, благодарили, а когда кончили,- въ узелкахъ не стало меньше.
- Кушайте хорошенько,- говорили девушки,- и отдали нищимъ желтые сари-армуты, которые оставили было для себя.
И спросили дъвушекъ,- нетъ ли у нихъ какихъ-либо тайныхъ желанiй. Задуманное въ хорошую минуту можетъ исполниться.
- Подумайте.
Посмеялись между собою девушки, и одна сказала:
- Хотелось бы скорее дошить свое приданое.
- Вернешься домой и увидишь, что сбылось твое желанiе,- улыбнулся горбатый.
- А я бы,- захохотала другая,- хотела, чтобы бабушка на меня не ворчала.
- И это устроится,- кивнулъ головой хромой.
- Ну, а ты? - спросиль слепой третью.
- Ты что бы хотела? Задумалась третья.
- Все равно не сделаешь.
- Скажи все-таки. И сказала девушка:
- Хотела бы, чтобы въ горе открылся источникъ, чтобы бежала въ деревню холодная ключевая вода; чтобы путникъ, испивъ воды, забывалъ усталость, а наши деревенскiе, когда настанутъ жары, освежаясь въ источнике, славили милость Аллаха.
- Ну, а для себя чего хотела бы? - спросилъ слепой.
- А мне, мне ничего не надо. Все есть.
Открылъ отъ удивленiя глаза слепой и отразились въ нихъ глаза голубого неба.
- Скажи имя твое.
- Феррахъ-ханымъ, - отвечала девушка.
- Случится такъ, какъ пожелала, и имя твое долго будеть помнить народъ. Повернулся слепой къ Деликли-кая, высоко поднялъ свой посохъ и ударилъ имъ по утесу.
Съ громомъ треснула Деликли-кая, дождемъ посыпались каменныя глыбы, темнымъ облакомъ окуталась гора. А когда разошлось облако, увидели въ ней сквозную щель и услышали, какъ вблизи зашумелъ падающiй со скалы горный потокъ.
Добежали первыя капли ручья до ногъ Феррахъ-ханымъ и омыли ихъ.
А нищiе исчезли, и поняли девушки, кто были они.
Сбылось слово нищаго. Народъ долго помнилъ Феррахъ-ханымъ, и когда она умерла, могилу ея огородили каменной стеной.
Леть шестьдесять назадъ Муслядинъ еще виделъ развалины этой стены и читалъ арабскую надпись на камне.
- Не прилепляйся къ мipy, онъ не веченъ, одинъ Аллахъ всегда живъ и веченъ.
Уже давно замолчалъ старый Муслядинъ, а никому изъ слушателей не хотелось уходить изъ мipa сказки жизни.
Поднялся, кряхтя, Муслядинъ, чтобы идти домой.
- Пора.
Поднялся и имамъ.
- Шумитъ Деликли-кая. Можетъ бытъ, дождь будетъ.
- Нуженъ дождь, воды нетъ, - заметилъ кефеджи.
- Нуженъ, нуженъ,- поддержали его, поднимаясь татары.
- Опять Феррахъ-ханымъ нужна,- улыбнулся молодой учитель.
Но на него строго посмотрели старики.
- Когда Феррахъ-ханымъ была-было много воды; и теперь мало стало, хуже люди стали, хуже девушки стали. Когда дурными стануть-совсемъ высохнетъ Кызларъ-хамамы.