Мамаева могила

Мамаева могила

Вместе съ стужей несетъ северный ветеръ снежный буранъ и окутываетъ белымъ покровомъ старокрымскiя всхолмья и поляны.

На лунномъ свете играетъ искрами Мамаевъ курганъ, томно кто шевелится на его вершине; а когда закружить снежный вихрь, кажется, будто поднимается большой белый медведь.

Съ полночи завоетъ вьюга и начнетъ медведь свой бурливый ревъ; а какъ только первый светъ различить белую нить отъ черной, уйдетъ уваломъ съ Мамаева кургана.

И тогда изъ недръ могильнаго холма слышно ржанiе коней и скрежетъ зубовъ и голосъ проклятiй.

У подножiя Мамаева кургана закрыта отъ ветра могила "азиcа", могила святого, того дервиша, который приходилъ къ Мамаю въ начале и конце его дней.

Въ начале, когда поднималась слава шахи-хана. Въ конце, когда закатилась его звезда.

Былъ день и была ночь. И исполнилось то, что должно было быть.

Въ золотомъ шатре, въ кашемировомъ халате, усеянномъ огнемъ бриллiантовъ, сиделъ Мамай, когда увиделъ его дервишъ въ первый разъ въ далекой съверной степи.

Гордый своимъ гневомъ шахи-ханъ отвернулся отъ улемовъ и мурзъ, которые склонились передъ нимъ въ трепетъ страха.

А дервишъ, въ отрепьяхъ, шелъ на востокъ поклониться священной Каабъ.

Заметилъ его Мамай и приказалъ позвать.

- Ты исходилъ мiръ. Скажи, какъ великъ онъ, и много-ли времени надо, чтобы покорить его?

- Мiръ безпределенъ, отвечалъ дервишъ, - и безпредельно людское желанiе, но могуществу самаго сильнаго человека есть пределъ.

Усмехнулся Мамай.

- Кажется, ты не знаешь, съ кемъ говоришь? Но дервишь не смутился.

- Даже великiй повелитель - все же человъкъ, ничтожный передъ Аллахомъ.

- Аллахъ на небе, разсердился Мамай, - и не вмешивается въ земныя дела. Оставь свои сказки для глупыхъ людей.

Покачалъ дервишъ головой.

- Жалко мне тебя.

Слишкомъ дерзокъ былъ ответъ, и сверкнулъ шахи-ханъ гневомъ.

- Чтобы ты мне больше не показывался на глаза. Иначе куски твоего тела я брошу на кормъ медведямъ.

Поклонился дервишъ Мамаю.

- Буду помнить твои слова. Не забудь и ты. И ушелъ.

Много странъ исходилъ после этого дервишъ, много дней провелъ въ пути. Достигъ духомъ высокихъ ступеней и забылъ немощи тела.

Научился ничемъ не дорожить, и оттого, казалось, сталъ богатымъ, не боялся сильныхъ и сделался темъ сильнее ихъ.

И жалелъ Мамая, хотевшаго покорить мiръ.

Доходили о немъ слухи. Мамаевы войны - какъ река; не сдержать ничемъ реки. И люди передъ Мамаемъ-какъ листья, которымъ пришла пора упасть.

- Забылъ Мамай, что смертенъ, какъ все, думалъ дервишъ.

И не удивился, когда узналъ, что погибло войско его и только съ немногими спасся онъ въ южныя степи.

- Если убьютъ - мiръ не оденетъ печальныхъ одеждъ, никто не раздеретъ ворота у кафтана.

Но не насталъ еще часъ. Мамаю улыбнулось лицо Аллаха и успелъ онъ уйти въ пределы Кафы. Тамъ ему обещали прiютъ.

Когда пришелъ туда дервишъ, на базарахъ и площадяхъ говорили о Мамае и богатствахъ его, сокрытыхъ въ Шахъ-Мамаъ въ подземельяхъ ханской ставки.

Будто долго Мамаевы рабы носили туда сундуки съ сокровищами и оружiемъ, и когда засыпали входъ, ханъ приказалъ умертвить ихъ, чтобы никто не зналъ, где зарыты его богатства.

А по ночамъ къ воротамъ Кафы подходили Мамаевы люди, чтобы посмотреть, бодрствуетъ-ли стража, и въ народе говорили, будто задумалъ Мамай завладеть Кафой.

И въ самую темную ночь, когда снежная буря загнала всехъ въ жилища, у крепостной стены жалобно прокричала сова. И когда дважды повторился ея крикъ - Мамаевы люди бросились къ стенамъ крепости.

Но не спала крепостная стража и истребила всехъ нападавшихъ; всехъ, кроме одного, который кричалъ совой передъ нападенiемъ.

Избегъ Мамай смерти и скрылся въ тайникъ водохранилищъ.

И когда, озябшiй и голодный, онъ дрожалъ отъ страха смерти, кто-то пошевелился вблизи.

Окликнулъ Мамай и узналъ голосъ дервиша и молилъ спасти его.

- Ты верно забылъ, что запретилъ мне являться на глаза тебе, сказалъ дервишъ, вспомнивъ золотой шатеръ и гневъ шахи-хана, и склоненныхъ передъ нимъ улемовъ и мурзъ.

Содрогнулось отъ униженiя сердце Мамая, но, пересиливъ себя, онъ ответилъ:

- Тогда тебе говорилъ повелитель, а теперь просить иззябшiй, голодный человекъ.

И исполнилъ дервишъ, о чемъ просилъ его Мамай,- вывелъ за городъ по канавъ для стока горныхъ водъ.

Еще не наступилъ разсветъ, когда подошли къ дорогъ на ханскую ставку.

Чудилась Мамаю погоня за нимъ, говорилъ онъ дервишу:

- Ускорь шаги, слышны голоса. Догонять - убьютъ.

Но ветеръ донесъ изъ деревни предутреншй крикъ петуха, и дервишъ остановился, чтобы совершить намазъ.

- Нашелъ время молиться,- закричалъ на него Мамай, и хотелъ идти дальше одинъ, но не зналъ хорошо дороги и боялся заблудиться.

Взглянулъ на него дервишъ. На раннемъ утреннемъ свете казалось мертвеннымъ лицо Мамая, и пожалълъ онъ его.

- Моли пророка послать миръ твоей душе.

И дервишъ говорилъ о томъ, какъ непрочно величiе людей и какъ безумно стремленiе къ нему.

И словами своими сталъ онъ ненавистенъ Мамаю, и не могъ Мамай терпеть больше униженiя передъ нимъ.

- Глупый рабъ, я вырвалъ-бы твой языкъ, если бы было время. И, выхвативъ ножъ, онъ всадилъ его въ горло дервиша, а чтобы не узнала его погоня, сорвалъ съ убитаго одежду и наделъ ее на себя.

А съ бугра неслось несколько всадниковъ, и передовой, заметивъ бегущаго въ отрепьяхъ человека, принялъ его за беглаго раба. И когда бежавшiй не остановился на его окрикъ, онъ размозжилъ ему палицей голову.

А на утро шахмамайцы нашли оба трупа, одинъ вблизи другого, и похоронили ихъ тамъ, гдъ нашли.

Но, проникнутые покорностью къ повелителю, насыпали надъ нимъ высокiй курганъ, чтобы люди не могли потревожить царскаго праха.

И сохранился Мамаевъ курганъ до нашихъ дней, а рядомъ съ нимъ-могила азиса.

Въ зимнюю непогодъ, когда северный ветеръ нагонитъ снежный буранъ, лучше не ходите мимо кургана.

Можетъ напугать злой медвежiй ревъ и похолодеетъ сердце отъ Мамаева стона.

Мамаев стон